О тайнах профессиональных врачи распространяться не любят, но о малоизвестных страницах своей большой и яркой жизни доктор Чазов «Труду» рассказал.
– Мать сыграла в выборе моего жизненного пути определяющую роль. Сама она в 30 лет пошла учиться в медицинский институт, с блеском его окончила и стала профессиональным врачом, а я шел по ее стопам. И вот в конце лета 1971 года она заболела. У врачей не принято лечить своих близких, я попросил профессора Гасилина понаблюдать за ее лечением в ЦКБ. Утром мне в машину звонит диспетчер: надо срочно приехать к матери. Первым, что бросилось в глаза, когда я зашел в палату, был аппарат искусственного дыхания, к которому мама была подключена. Растерянный врач стал что-то мне объяснять, но лента электрокардиограммы показывала прямую линию. Представьте состояние сына, который говорит коллегам, что пациент умер и нечего создавать иллюзию жизни. Представьте и другое: средство для борьбы с тромбоэмболиями было делом всей моей жизни. Тысячи пациентов были спасены благодаря ему, а моей матери его не ввели. А тут еще в день похорон матери умер Никита Хрущев. Брежнев, которому я сообщил о смерти его предшественника, попросил меня держать это в тайне, а сразу после похорон связаться с ним. В такой вот обстановке я прощался с дорогим мне человеком...
– Когда я читал вашу новую книгу воспоминаний, то некоторые эпизоды напомнили мне «Записки юного врача» Михаила Булгакова.
– Оканчивая институт, я мечтал о стезе гинеколога, усмотрев в ней особую романтику: как же, быть у истоков новой жизни... Практику проходил в городке Корнин на Житомирщине. С тяжелыми родами привезли молодую женщину. Она умирала, а я судорожно листал справочники. Под окнами медпункта слышались отборная брань и нетрезвые угрозы мужа в мой адрес. К счастью, и женщину, и ребенка удалось спасти. Наутро счастливая мать извинилась за мужа и объявила, что девочку назвали Женей – в мою честь... Но гинекологом я не стал. Красный диплом помог мне стать кардиологом, а путевкой в профессию я обязан знаменитому ученому Александру Леонидовичу Мясникову, чьим учеником я себя считаю.
– Вы прошли путь крупного врача, ученого, государственного деятеля. А как складывалась ваша личная жизнь?
– Я был женат трижды, все мои жены уже ушли из жизни, обо всех я сохранил и память, и добрые чувства. Моя первая жена – Рената Лебедева. Своими усилиями она достигла вершин научного творчества, стала академиком, главным реаниматологом Минздрава. В нашей комнатушке родились две диссертации и дочь Татьяна. И даже когда мы развелись, у меня не было более близкого друга, чем Рената. Кстати, именно она рекомендовала на руководство кардиохирургическим отделом тогда еще малоизвестного молодого хирурга Рената Акчурина.
Новый брак обернулся, как это было принято в те годы, сразу двумя персональными делами. Мою молодую жену исключили из комсомола, потребовав от нее, беременной, сделать аборт. Меня же исключили из партии. И хотя вскоре восстановили, но ссадина на всю жизнь осталась. А Лидия Викторовна Чазова не сдалась – стала авторитетным ученым, профессором, доктором наук. Плод нашей любви – дочь Ирина, которой, если следовать указаниям райкома комсомола, могло бы и не быть. Сегодня она член-корреспондент Академии медицинских наук, директор Института клинической кардиологии имени Мясникова. Моя дочь Татьяна тоже доктор наук, профессор.
Мой третий брак состоялся, когда я уже много лет возглавлял Кремлевское управление и как человек, причастный к здоровью руководителей страны, был под особым контролем. Я спокойно относился к постоянной слежке, прослушиванию телефонов. Только однажды, в разгар конфликта Юрия Андропова с главным милиционером Николаем Щелоковым, предупредил руководителя КГБ, что меня, возможно, слышат не только в здании на Лубянке. И вскоре ко мне прибыла группа технических работников КГБ во главе с генералом Плехановым, которые перевернули мою квартиру и что-то нашли в подаренной мне картине, которую и забрали.
Впрочем, порой опека спецслужб переходила все границы. После распада второй семьи 10 лет я формально был свободным человеком. Не хотел бы касаться сложных взаимоотношений, которые складывались у меня в тот период с прекрасными и по-своему любящими меня женщинами. Однажды в мой кабинет пришел генерал из спецслужб Коржов. И сразу перешел к делу: вынул из папки четыре личных дела и с солдатской прямотой сказал, что, учитывая мою занятость по работе, мне решили помочь с выбором спутницы жизни. Я открыл лежавшую сверху папку. На меня смотрело с фото лицо красивой брюнетки лет 25 – бортпроводницы правительственного отряда «Аэрофлота». То есть ведомство Андропова подобрало мне невесту-стюардессу... В шутливой форме я рассказал историю «сватовства» Андропову. Он с досадой сказал: «Ну и топорно работают наши сотрудники. Но вам, Евгений Иванович, надо налаживать семейную жизнь. У вас же хорошие отношения с Жуковой. Она прекрасная хозяйка, умна, красива. Чем она вас не устраивает? Женитесь!»
Лида Жукова – моя помощница по работе. Мы долго жили гражданским браком и расписались в загсе уже в пожилом возрасте. Конечно, «сватовство» Андропова носило определенный характер. Помимо заботы о моей холостяцкой жизни он опасался, что я, обладатель очень многих чувствительных гостайн, могу попасть на удочку к неизвестным женщинам... Все мои жены покоятся сейчас на Троекуровском кладбище. Я им низко кланяюсь и благодарен за все.
– Что в вашей профессии было самым тяжелым?
– Не буду оригинальным: самое страшное и тяжелое – это гибель твоего пациента, а если много лет его наблюдаешь, то уже и друга. К этому привыкнуть невозможно. Вы знаете, моими пациентами были очень известные в мире личности. Но на всю жизнь запомнил и совсем простых людей. Помню, как в 1954 году в Тульской области я наблюдал главу семейства, прошедшего войну, – у него возникло кровоизлияние в мозг. Приезжал в село, в бедный дом, полный детей. К сожалению, я оказался бессилен. Не все понимают состояние врача, боровшегося за жизнь человека и потерпевшего поражение. Там, в крестьянской семье, потерявшей кормильца, меня поняли. Старик, отец умершего, начал меня успокаивать: «На все воля божия». На стол поставили миску с картошкой и солеными огурцами, бутыль самогона. Я пытался уйти, но старик остановил меня: «Вы, доктор, старались, за то вам спасибо... Давайте помянем сына».
А еще вспоминаю одинокие, худенькие фигурки мальчика лет 14 и девочки 12 лет в большом зале нашего приемного покоя в Петроверигском переулке. Дети пришли узнать о здоровье матери. А я не знал, что сказать. Замешкавшись, спросил: «Может быть, есть взрослые?» Мальчик растерянно ответил: «Нет, мы одни и мама». Но я-то знал, что мамы у него уже нет... Я не стесняюсь слез, которые выступают на глазах и сейчас, когда вспоминаю этих детей. Это та сторона медицины, о которой стараются умалчивать и которой не знают ни физики, ни математики, ни инженеры – никто из представителей других профессий.
