ИННА БОГАЧИНСКАЯ: Я НЕНАВИЖУ ЛЮБЫЕ ГРАНИЦЫ

Главная Жизнь 01:01 22 Февраля 2001 221

Восемь лет назад, в канун 1993 года, "Труд" опубликовал материал о поэте Инне Богачинской. К сожалению, ее имя мало известно в России. Между тем энциклопедия "Британника" в 1991 г. назвала Инну "одним из наиболее состоявшихся поэтов русского зарубежья".Се

Сухая Светлана

Напечатать

- Когда впервые Космос стал манить тебя и осознаваться почти "домашним"?
- Сколько помню себя, всегда во мне было увлечение звездами. Вечно я мучила взрослых вопросами про звезды. И когда у меня самой появилась дочка, я рисовала ей на песке Солнечную систему, ходила с ней в планетарий. И всегда знала, что Космос - это что-то неисчерпаемое и одухотворенное, разумное. Этот разум помогает не оступиться, показывает нам, что мы не одиноки.
- Люди часто ощущают небо, Космос холодным и пустым. А ты, похоже, получаешь оттуда больше поддержки и тепла, чем от землян?
- Если честно, это так. Я действительно чувствую, что на земном уровне я как бы чужая. Я "не приживаюсь" к уютным стенам, мне трудно ладить с бытом, из меня не получается проворной хозяйки. Зато когда иду по "космическим тропам", то неизменно получаю помощь.
- "Космические тропы" - это что? Поэзия?
- Не обязательно. Например, десять лет назад у меня была тяжелая личная драма. Я поехала во Францию, была в Париже. И вдруг ночью, в полусне, вспомнила, что когда-то то ли читала, то ли слышала о французском городе Лурде. Утром спросила в гостинице, где это. Мне сказали, что есть такой город - место паломничества верующих со всего мира. Я сразу поехала в Лурд, и поездка эта многое во мне изменила, помогла справиться с болью души.
- У тебя я прочитала фразу: "Болезнь - лестница к Богу". Всегда ли это так? Ведь известно, что многих страдания, в том числе физические, - ожесточают или ломают. Одних боль приводит к Богу, других - к деградации.
- Нет общих законов. У каждого - своя "конструкция" судьбы. Конечно, кого-то страдания могут ожесточить. И, конечно, не может, например, мать девушки, погибшей при взрыве на Пушкинской площади, благодарить Бога за такое горе, такое страшное испытание. И все же стоит попытаться подняться хоть на ступеньку надо всем, что происходит на Земле.
У меня свои отношения с мирозданием (можно сказать - с Богом, Космосом). Я принимаю его правила игры. Стараюсь принимать и успех, и неудачу как урок, часть пути. Знаю точно: каждый из нас все получает "в пакете". Если мы хотим принять радость, любовь, восторг - должны быть готовы к тому, что следом нас ждут боль, разлука и, может быть, потеря. Таковы правила игры. Если их принимаешь - жить легче. Не случайно все религии мира призывают к смирению.
- Странновато слышать от тебя это слово. Уж больно "несмиренна" ты в общении с людьми, часто резка в оценках и поступках, тебя упрекают в максимализме.
- Правильно, я многое отвергаю во взаимоотношениях людей, но принимаю неизбежность тяжких жизненных испытаний.
Я забреду
в дежурную тетрадь
И напишу,
словам снискав нажим:
- Послушайте,
не больно умирать!
На самом деле
Больно только жить.
- Боль там, в Америке, и здесь, в недолгие дни твоих приездов в Россию, - она наверняка разная. Что самое мучительное здесь и там?
- Боль, как и радость, у каждого человека имеет свою окраску. Там больно оттого, что я не вижу тех лиц, улиц, которые дороги мне с детства. Я выросла в коммунальной квартире, при очень скудном достатке. И мне необходимо ощущение плеча рядом. Знаменитые американские улыбки не могут этого заменить. Моя дочь говорит иногда, что хорошо бы найти середину между русским стремлением к драматизации всего и вся - и американской склонностью все упростить, отпихнуть "лишние" проблемы, не обременять душу состраданием... Наверное, в этом есть своя "сермяжная правда". Конечно, нельзя забывать, что именно в Америке я состоялась как поэт. И вообще, эта страна проявила к нам необычайную щедрость. Я благодарна ей за то, каким вниманием и заботой все эти годы была окружена моя мама, никогда не работавшая на этой земле, но за спиной у которой был 40-летний врачебный стаж в России. Я благодарна Америке за то, что моя дочь сумела получить очень хорошее образование. За то, что занимаюсь работой, которую люблю: я - судебная переводчица. И за многое другое, конечно. Но дом мой все равно - в России.
Ну а в России мне больно от прежнего отсутствия элементарных бытовых условий, например, нормальной телефонной связи. В Одессе часто просто нет воды и света. (Я понимаю, что Одесса - это теперь другая страна, но для меня она остается частью моего российского дома.) Мучительно больно смотреть на дорогих мне людей, которые лишены достойной жизни. Они выживают вопреки всему. Женщины прекрасно выглядят, хотя у них иногда нет даже шанса просто разглядеть себя в зеркале - электричество то и дело отключается. И все уже давно смирились с этим.
- Сейчас само понятие эмиграции вроде бы изменилось, в нем меньше горечи и надрыва. Стало легче пересекать границы в любых направлениях, никто не шлет вслед проклятий. Это облегчило твою жизнь?
- Лишь отчасти. Теперь все упирается в тривиальное - деньги. Большинство моих знакомых не могут ездить к своим близким - слишком дорого. А формальные запреты теперь исходят от американцев. Америка "разбухла", ей больше не нужны "чужаки", и даже разрешение приехать в гости выдается с большим трудом. И эта вечная власть над нами границ - настоящая драма...
- У известного греческого режиссера Ангелопулоса есть фильм "Шаг аиста". Он о том, что люди веками возводят и преодолевают всякого рода границы: географические, национальные, политические, возрастные... Сами эти границы - в равной мере нелепы и неизбежны. Люди просто не умеют жить иначе. Может, это правила земной жизни, с которыми надо смириться?
- Для меня отвратительнее всего границы, которые пытаются диктовать мне: как надо себя вести, с кем общаться, какой длины юбку носить. Этих границ я не признаю. Кто-то недавно сказал мне: "Люди слишком часто умирают, так и не успев пожить, не успев понять и проявить себя". Самое страшное - когда вся жизнь уходит на смиренное следование чужим правилам и запретам. Любая граница - это рабство. Но ведь рабство противоречит природе человека. Он не для этого рожден.
А пока -
приговоры штампуются звонко.
Полыхает сирень.
Угасают камины.
Продолжается эта безумная гонка,
Где всегда не хватает
молитвы и мига.
- Инна, твои молитвы "поименны"?
- Да, чаще всего они о близких людях - и в Нью-Йорке, и в Москве, и в Одессе... Но не только. Помню, например, как молилась о Юпитере, благодарила его. Был такой момент, когда Юпитер заслонил, защитил Землю от столкновения с огромным метеоритом, газеты писали об этом. И я тогда будто чувствовала боль Юпитера от удара - и молилась за него.
- Скажи, Инна, очередная книга - это некий итог?
- Я никогда ничего не итожу. Мои любимые знаки препинания - многоточия, тире и знак вопроса. И стихи, и разговор чаще всего я заканчиваю многоточием.
- Знаю, что твоя дочь тоже писала стихи. Ты хочешь, чтобы она стала поэтом?
- Дочь все решит сама. Но я не хочу для нее такой судьбы. Это тяжелый путь, за который не платят, зато для тебя самой это бесконечная расплата болью за каждую появившуюся строку...
Лило, как будто мир от жажды высох,
Смывая и налет, и наготу.
Лило, как будто небу брошен вызов.
Как будто Землю на расстрел ведут.
Мне все это до одури знакомо -
Восставших капель си-минорный вальс.
Как в двадцать - пробегаю босиком я,
Рисунком стоп пломбируя асфальт.
Вот так иду - промокшая, как знамя,
Что не спускалось ни в каком аду.
И влюблена. В кого? - Пока не знаю.
Но главное, что дождь и - что иду...

Напечатать

Жизнь 00:15 / 07 Ноября 2025 9723

«С чувством гордости вышли 7 ноября советские люди на улицы Кенигсберга»

80 лет назад на нынешней площади Победы состоялся первый советский парад

Владислав Ржевский, Калининград

Труд

По площади чеканят шаг летчики, участвовавшие в Восточно-Прусской операции. Фото из открытых источников

«Поверженная прусская столица — Кенигсберг — 7 ноября 1945 года впервые за всю свою семивековую историю увидела великий Октябрьский праздник советского народа» — так 80 лет назад написала...