НИКОЛАЙ КЛИМОНТОВИЧ: ЕСЛИ ПРЕССА - ЗЛО, ТО ЗЛО НЕИЗБЕЖНОЕ

Главная Жизнь 01:01 16 Марта 2000 195

Первая прозаическая книга Николая Климонтовича вышла в 1977 году. Автор романов "Цветы дальних мест", "Дорога в Рим" (изданного, кстати, "Трудом"), сборника рассказов "Фотографирование и проч. игры", пьес, ставившихся в России и за рубежом. Один из авторо

Неверов Александр

Напечатать

- Николай Юрьевич, начнем с традиционного вопроса: когда и как вы начали писать?
- Я учился в знаменитой московской школе N 2 с математическим уклоном, где было много ярких преподавателей. В том числе известный учитель литературы Анатолий Якобсон, который весьма нестандартно вел литературу - в экспериментальных школах это позволялось. Я до сих пор не читал, скажем, "Мать" или "Песню о Буревестнике", но еще тогда мы познакомились с Солженицыным, Мопассаном, Беллем, которых не было в школьной программе.
- Какие это были годы?
- Конец шестидесятых. Солженицын еще не был запрещен... Сочинял я и раньше, но эти уроки выработали у меня более серьезное отношение к литературе. Якобсон поощрял мои опыты. Позднее, уже в студенческие годы, меня представили Фазилю Искандеру, я показал ему свои рассказы. Он позвонил моим родителям и сказал: сожалею, но, по-видимому, ваш сын будет писать. Среди тех, кто поддерживал меня, были Даниил Данин и Владимир Чивилихин.
- Где вы учились после школы?
- На физическом факультете МГУ. Мой отец - профессор физики, окончил я математическую школу. Но главное заключалось в том, что я не был членом ВЛКСМ и поэтому путь на гуманитарные факультеты был закрыт. Между прочим, после третьего курса один приятель без моего ведома отдал мои рассказы в Литинститут. Я прошел творческий конкурс, и меня вызвали на собеседование. В комиссии сидел Виктор Розов. Он сказал: молодой человек, можно вас на минуточку? Вывел в коридор и продолжил: идите и учитесь там, где учитесь... И я ушел. До сих пор признателен ему за это.
Продолжал сочинять, куда-то посылал рассказы, их, как водится, возвращали. И тут совершенно случайно познакомился с Александром Васильевичем Западовым - видным филологом, историческим романистом, членом редсовета издательства "Советский писатель". Ему очень понравилось то, что я сочинял, и он стал моим крестным отцом, предложив составить рукопись для "Советского писателя". Это было фантастическое, немыслимое предложение. И, как это ни парадоксально, сборник вышел. Было мне 26 лет. Так я стал "сыном полка" этого профессионального издательства. Еще более поразительно то, что сразу после этого со мной заключили договор на издание будущего романа.
- Идиллическая история. "Сыну полка", судя по всему, был уготован путь в генералы...
- Роман "Цветы дальних мест" был написан и сдан в редакцию. А затем я получил две абсолютно разгромные рецензии. Одна из них, к моему несказанному удивлению, принадлежала перу Западова. Дело в том, что перед этим я встретился с ним в Переделкине и он сказал: после этого романа вы стали писателем. Поэтому рецензию я воспринял как предательство. И меня, что называется, "понесло". Я подал на издательство в суд на основании того, что рецензию получил позже срока, обозначенного в договоре, - это повод требовать денежную компенсацию. Разразился жуткий скандал. Был приостановлен прием в Союз писателей.
- А чем кончилось судебное дело?
- Я его, как ни странно, выиграл. Но путь в издательства, журналы, в Союз писателей был уже закрыт. Фрагменты романа были напечатаны за границей.
- Известно, что вы участвовали в издании неподцензурного альманаха "Каталог", который, как и "Метрополь", в свое время, наделал немало шума...
- С Василием Аксеновым и другими участниками "Метрополя" я познакомился, а с Евгением Поповым подружился накануне выхода альманаха, когда он был уже сделан. Что касается "Каталога", то эта идея родилась в так называемом "клубе беллетристов", куда, кроме "чистых" литераторов - меня и Евгения Попова, - входили скульптор и поэт Дмитрий Пригов, писавший прозу философ Владимир Кормер, режиссер Евгений Харитонов и другие. Мы составили "Каталог". А дальше пошло как по писаному: его отбирали на обысках, естественно, он был переправлен за границу, в 1982 году вышел в Америке. Ну и, понятно, встречи с иностранными корреспондентами, шум по разным "радиоголосам"...
- До "перестройки" оставалось несколько лет. Как вы жили в эти годы?
- Однажды на очередном собеседовании в КГБ мне сказали: вы ведете себя более или менее прилично, поэтому "перекрывать кислород" мы вам не будем. Это означало, что я мог зарабатывать внутренними рецензиями и литературными переводами в издательствах, журналах. Кроме того, помогло мое физическое образование - писал научно-популярные статьи, в основном в журнал "Знание - сила", выпустил две книги в "Атомиздате" и белорусской "Высшей школе".
- Ну а когда "подули ветры перемен"?
- Тогда "реанимировался" договор в "Советском писателе", роман вышел также в журнале "Волга". В московских и периферийных театрах были поставлены мои пьесы. Некоторые идут и сейчас - в театре "Школа современной пьесы", "Современнике". Затем вышел сборник рассказов "Фотографирование и проч. игры", которые вместе с романом составили книгу "Двойной альбом".
- Вероятно, эти творческие удачи имели и материальное выражение?
- Приведу один пример. За "Двойной альбом", вышедший в 90-м году, был начислен гонорар, равный цене трех "Жигулей". Но пока они шли от издательства до сберкассы - превратились в ничто. Короче, на литературные заработки жить стало невозможно. Раньше я от случая к случаю занимался журналистикой. И когда меня пригласили в "Коммерсант" на должность литературного обозревателя, я согласился. Там я проработал четыре года, затем - в "Русском телеграфе", "Общей газете".
- И этот опыт нашел отражение в романе "Последняя газета"?
- Некоторые критики поспешили назвать роман памфлетом, обличающим нравы сегодняшней журналистики и даже конкретного издания. Меня же интересовало другое - драма человека, писателя, привыкшего создавать вещи штучные, если можно так выразиться, многоразового пользования, который вынужден работать на конвейере - в ежедневной газете, которая по определению живет один день. У него, естественно, возникает внутренний разлад, газета его душит.
- Одним словом, газета в данном случае - некое зло?
- Не только в данном случае и не какая-то конкретная газета. В более широком смысле это неизбежное зло современной цивилизации. Но еще в большей степени это относится к электронным СМИ. Рядовой человек оказался полностью в руках масс-медиа, что не дает ему возможности составить самостоятельное мнение по тому или иному вопросу. Об этом много написано на Западе. Для нас ситуация относительно новая. Протестовать против этого глупо, надо принимать как данность.
Мой покойный друг Женя Харитонов, когда я смотрел телевизор, закрывал мне глаза руками и говорил: не смотри, отвернись, потому что это все равно въедается в сознание, даже если ты настроен критически. И он был прав.
- В те времена было проще: кто-то информацию "делил на десять", кто-то воспринимал ее "с точностью до наоборот". Сегодня же мы имеем дело с гораздо большим объемом информации, качественно иными технологиями и даже с иным стилем, который вы точно охарактеризовали, воспользовавшись молодежным сленгом, как "стебалово". Это относится, кстати, и к определенной части литературы...
- В журналистику пришли люди нового поколения, и ориентировались они на читателей своего круга и возраста. Им свойственна тотальная ирония. У интеллигентной молодежи, выросшей на излете брежневской эпохи, это стало общим местом. Это было не стилевой находкой, а продолжением того, что было в жизни.
- А не кажется ли вам, что "узок круг" приверженцев этого стиля, что это "семейные радости" в пределах Садового кольца?
- Разумеется, нет. И раньше происходил культурный обмен между столицей и провинцией. В последнее время он стал особенно бурным. Я общаюсь с людьми из Красноярска, Самары, Саратова, Питера и вижу, что в определенных социальных и возрастных группах стиль повальной иронии весьма распространен... Но сейчас это постепенно уходит.
- Ваш роман с некоторыми оговорками можно назвать реалистическим. Упомянутый вами Евгений Попов заметил, что в нем вы возвращаете современной русской прозе утраченную ею энергию действия и смысла, "Последняя газета"... далека от постмодернистской "расслабухи"...
- Материал и герой-повествователь, начинавший писательскую карьеру в советскую эпоху, диктовали соответствующую - в данном случае реалистическую - форму. Вообще в литературе не так уж много, как ни странно, стилистических возможностей. Есть, условно говоря, два полюса - авангард и реализм. Ситуация все время колеблется в этих пределах. История литературы показывает, что писатель может начинать как "ниспровергатель основ", авангардист, а затем прийти к реализму. И дело тут не столько во внешних обстоятельствах, сколько, например, в возрасте человека: с годами пафос ниспровержения проходит. И это свойственно не только конкретному автору, но и литературному процессу в целом.
- Маятник, кажется, качнулся в сторону реализма. Если лет пять назад один критик безапелляционно заявил, что "молодежь идет в брокеры или постмодернисты", то теперь ситуация иная...
- Действительно, в литературе были попытки создать новый, более универсальный язык. Но печаль в том, что постмодернизм по определению не создает своего языка, что представители этого направления, даже наиболее талантливые, не могут найти свою интонацию. Кстати, и на Западе реализм вновь становится актуальным.
Вообще направления, групповые манифесты всегда вызывают у меня подозрение. Литература - занятие сугубо личное, индивидуальное, тут бригадный метод не проходит. Истинный писатель не укладывается в рамки того или иного направления.
- Возвращаясь к образу маятника, можно заметить, что он применим и по отношению к настроениям в обществе. Вот и герой вашего романа признается: "Я всегда считал себя либералом и придерживался ценностей космополитических. Но сейчас, видя, что творится вокруг... я все больше ощущаю себя консерватором..."
- Если говорить о жизни общества, то и тут есть периоды взвихренности, как, скажем, в 1917 году или в бурные 20-е, когда атмосферу определял пафос безбытности, провозглашались теории типа "стакана воды". А потом пришли 30-е годы. И у тех же самых людей возобладал культ семейственности. Колебания в общественных настроениях мы и сами переживали: энтузиазм раннего ельцинского периода довольно быстро сменился усталостью и желанием жить по-человечески.
- В каждом отдельном общественном явлении или образовании отражается все общество с его пороками и проблемами. Скажем, в вашем романе говорится о таком явлении, как скрытая реклама - "джинса", как ее называют в журналистской среде. Казалось бы, сугубо цеховая проблема. Но это симптом более общих и серьезных процессов: такое ощущение, что с какого-то момента все превратились в воров. Одни строят "пирамиды", другие умыкают целые предприятия, третьи вырубают кабели из цветных металлов и т.д. и т.п.
- Еще Карамзин говорил, что это наша национальная особенность. Кстати, мудрая Екатерина II смотрела на это сквозь пальцы. Хотя это проблема скорее восточная. В отличие от Запада с его католическо-протестантской этикой воровство у нас всегда считалось не грехом, а доблестью, особенно воровство у государства.
- А как же заповедь "Не укради"?
- Есть и другие заповеди, например, "Не убий". Но одно дело заповеди, другое - реальная жизнь, традиционное мышление. А что касается "джинсы", то в газете вообще не бывает неангажированных материалов. Я имею в виду не только "черный нал" за заказные материалы - это как раз самое простое и очевидное. Но есть и такие вещи, как личные отношения, симпатии, изначальная установка журналиста, - в общем, очень большой комплекс влияний.
- Николай Юрьевич, последний вопрос. Как писатель вы начинали при советской власти. Она вас сначала приласкала, а потом обидела - может быть, вы не соблюли определенных правил игры? По молодости, естественно. Но вот - нет советской власти. Есть свобода слова. Но есть и другие "радости", которые предлагаются всегда в ассортименте. Я имею в виду две чеченские кампании, например. Есть некий вектор движения. Вопрос: куда? Каково ваше личное самочувствие в этом потоке?
- Это грубая, простите, марксистская модель, предполагающая, что общество куда-то движется. Конечно, меняются формации, политическая модель. Но люди в принципе не меняются.
Насчет свободы слова. Конечно, было это желание... Но глобальное значение этому придавалось от незрелости, влияния пропаганды с той или с другой стороны... Была упрощенная схема: сегодня отменят коммунизм, и с завтрашнего утра наступит рай. На самом деле так не бывает. Отменили цензуру - и сразу после отменили гонорары и т.д. Когда становишься старше, понимаешь, что ничто никуда не движется, а если движется, то по какой-то особо сложной траектории. Куда мы движемся? Да Бог знает куда...

Напечатать

Жизнь 13:00 / 27 Ноября 2024 12421

Армия освободила Новую Ильинку на берегу Кураховского водохранилища

В боях за село отличились подразделения группировки российских войск «Центр»

Кадр видео: страница Министерства обороны РФ «ВКонтакте»

В ходе специальной военной операции подразделения группировки войск «Центр» Вооруженных сил России освободили населенный пункт Новая Ильинка в Донецкой Народной Республике. Об этом сообщила в социальной сети «ВКонтакте»...