ШЕСТЬ ЛЕТ ЛАГЕРЕЙ ВЫЧЕРКНУТЫ ИЗ ЖИЗНИ

"Девочка взяла меня за руку, робко ткнула пальцем в свежую еще наколку "Н.С." и спросила:
- Это что?
- Новиков Саша, - ответил я.
- Выведи, не позорься, - сказала она.
- Сейчас? - спросил я.
- Можешь сейчас, - захихикала она...
...Я достал бритву-"лисицу", которую точил любовно и долго и ходить без которой считалось у нас признаком дурного тона... Запомнились мое полное спокойствие, хруст распарываемой ткани и кровь, залившая руку. "Н" я вырезать успел, а "С" - залило кровью. Так и осталась она до сих пор..."
Это отрывок из автобиографической книги Александра Новикова "Записки уголовного барда". В описываемое время ему было 14 лет. И приблизительно тогда же, учась в девятом классе, он написал свою первую песню "Улица Восточная", которая позже вошла в дебютный магнитоальбом "Вези меня, извозчик". После его выхода в мае 1984 года Александр Новиков проснулся знаменитым. Впрочем, дебют заметил не только массовый, но и довольно специфический слушатель. Дело в том, что в то же время певец собственными руками собирал электромузыкальную аппаратуру и продавал ее во дворцы культуры. За музыкантом установили слежку, телефоные разговоры дома прослушивались. По крайней мере такова версия самого Новикова. 5 октября 1984 года днем посреди улицы его арестовали. И только обретший славу бард ознакомился с 17 томами своего уголовного дела и узнал, что есть "Экспертиза по песням Александра Новикова". В результате получил срок - десять лет лагерей. Но отсидел всего шесть - Указом Верховного Совета Российской Федерации его освобождают досрочно. Позднее Верховный суд России отменил и сам приговор "за отсутствием состава преступления". И "понеслись" гастроли и концерты, пластинки и компакты, ТВ- и радиоэфиры...
Столичный офис Новикова расположен в одном из переулков Арбата. Захожу в подъезд и спрашиваю курящих на площадке людей: "Скажите, а где комната номер 13?" "Новикова, что ли? Вон там, в полуподвале, за решеткой..."
Возвышаясь над большим столом, Александр Новиков благосклонно выслушивает мои извинения за небольшое опоздание. И доверительно сообщает, что наперед знает все то, о чем я его спрошу. Ничего не оставалось, как предложить "провидцу" просто все наговорить мне на диктофон.
- Нет уж, интервью так интервью, задавайте свои вопросы, - великодушно ответил исполнитель "городского романса".
- Александр, кем вы себя больше ощущаете - деловым или творческим человеком?
- В основном - поэтом. Я и есть поэт.
- А когда стали писать стихи?
- Пописывать короткие четверостишия начал с самого раннего детства. Потом в юношестве очень много стихов посвящал девушкам.
- И что, прямо-таки с раннего возраста мечтали попасть в поэты?
- Нет, конечно. Когда был очень маленьким, хотел, как отец, стать летчиком. Но потом передумал. Увлекся футболом. Где-то с класса шестого-седьмого уже точно знал, что буду футболистом. Ходил в спортивную школу и кое-чего достиг. Мои кумиры тех лет - Яшин и Пеле. Я просто бредил футболом, играл с утра до ночи.
- Трудным были ребенком?
- Очень. Потому что, подозреваю, был более развит в духовном и интеллектуальном плане, нежели мои сверстники, и, кажется, даже чем мои педагоги. Можно сказать, был феноменальным ребенком. При том, что я делал свинчатки, стрелял из рогатки, лазил по деревьям и точил перочинные ножи, еще и обладал великолепной памятью. "Евгения Онегина" я выучил наизусть, прочитав всего два раза. До четвертого класса был круглым отличником и к тому времени ознакомился со всей русской классической литературой. Но потом увлекся, как уже говорил, спортом, да и компания во дворе попалась - сплошные хулиганы. Стало не до учебы, и удовольствия она мне не доставляла. Всю школьную программу я мог выучить за один день.
- А какое самое яркое впечатление детства?
- Мне - три-четыре года, и мы жили в Прибалтике, отец был военным летчиком. Как-то за ним приехали из части и увезли на аэродром. В Прибалтике все дороги прямые, а по краям растут тополя. Я пошел по той, по которой уехал отец. Прошел, наверное, километра два. Обернулся, а сзади та же прямая аллея с тополями, как и спереди. Только города, откуда вышел, уже не видно. Пока крутился, ориентир потерял, куда идти: вперед или назад? Сел у дороги и заплакал, думая, что теперь меня волки съедят. Тут останавливается машина, в ней солдат, спрашивает, кто таков, откуда. Я все рассказал. Солдат взял с собой и отвез в часть, прямо на летное поле, где я и обнаружил отца. Он начал ругать: как, мол, ты сюда попал. А его сослуживцы спросили, не хочу ли я полетать. "Конечно", - отвечаю, ведь скажу, что "нет", опять отец ругать начнет. Посадили меня в истребитель, нахлобучили шлем, захлопнули стеклянный колпак. К кабине подошел какой-то техник, что-то включил, и в наушниках зашумело. А он машет мне рукой и говорит: "Долго не летай, быстро возвращайся". И тут я понимаю, что ничего не умею делать. Так перепугался, что заорал диким голосом и описался. Меня вытащили из кабины, словно мокрого котенка. Все очень долго смеялись, а я стоял под крылом и ревел...
- Свою автобиографическую повесть вы не завершили, остановившись на том моменте, когда окончили школу. Будете дописывать?
- Надо бы, конечно, сесть, дописать, только времени нет. Загруженность колоссальная - все бегу, бегу куда-то. Да и краски стерлись. Я не хочу, чтобы у меня получилось такое же плебейское произведение, как, например, у Михаила Шуфутинского и ему подобных, где нет событий, нет фактов, где язык, как жмых из травы. Я хочу написать книгу так, чтобы она была интересна для читателя, который, скажем, не знал, кто такой Новиков, что он поэт, что сидел в тюрьме. Здесь еще очень важен язык, который является характеристикой души, интеллектуального уровня, духовного стержня человека и так далее... Мне нетрудно было задать тон своему произведению - легкий и достаточно ироничный. Но как доходит дело до тюрьмы... Краски воспоминаний как-то потускнели, что ли. Исчезает легкость письма. Получается либо мрак тяжелый, либо какое-то нытье. Как будто вначале смотрел цветной фильм, а потом - раз, и пошел черно-белый. Поэтому я отложил книгу до лучших времен.
- Вы упомянули о тюрьме. Вспоминаете о ней с неохотой или предпочитаете вообще не говорить о том, как срок "мотали"?
- Без тех "колючих" лет моя жизнь была бы неполной. А вспоминаю о них спокойно. Ведь человек во всем видит и находит хорошее. О войне людям тоже часто неприятно говорить, но есть ведь в ней и героическая сторона. Но все-таки жаль, что пришлось провести шесть лет за решеткой. Они как бы вычеркнуты. Здесь, на воле, можно было бы сделать больше. Однако тюрьма накладывает отпечаток на характер человека. Дух, запах тюрьмы не передать через литературу, кино. Это все равно что половой акт. Можно читать об этом в книгах, смотреть видео, но набраться опыта можно, лишь только непосредственно занимаясь любовью.
- На что была направлена ваша энергия там, в лагере?
- Я работал, пилил лес и сплавлял его по реке. Никаких поблажек не имел, несмотря на то, что был уже достаточно известен как бард. Работал на самом тяжелом месте, прекрасно понимая, что любые поблажки обратятся мне во вред.
- Сейчас стало нормой, когда известные исполнители продюсируют начинающих певцов. Насколько мне известно, вы тоже выступали в этом качестве?
- Да, помогал одной певице... Наталье Штурм.
- Кстати, развейте слухи относительно того, что будто бы вы выиграли право опекать Наталью в карты.
- Ну, это чушь собачья. Это журналисты придумали, чтобы было о чем писать.
- Однако зачастую и сами продюсеры придумывают такое.
- Но не я. Просто одно "желтое" издание захотело напечатать снимок обнаженной Штурм. Но потом сказали, что этого мало. Надо, чтобы я еще был голый рядом. Объясняю, что голым до сих пор не снимался. Не такая, мол, фигура. Вот они и придумали про карты. А мне достаточно того, что я сочинил для Натальи "Школьный роман" - песню, считаю, вечную. Вот у Пугачевой нет такой песни, а у Штурм есть.
- И все же, был ли у вас со Штурм "не школьный роман"?
- Вы знаете, я не отношусь к разряду тех мужчин, которые способны в прессе, прилюдно обсуждать свои романы и личную жизнь...
- Кстати, о личной жизни. Есть ли у вас семья или вы "бродяга"?
- Я не "бродяга". У меня есть жена, сын 24 лет и 18-летняя дочь. Они живут в Екатеринбурге вместе со мной. Хорошая, нормальная, дружная семья, в которой все любят друг друга.
- А вы верный супруг?
- Если скажу, что верный, вы мне не поверите. Если скажу, неверный, не поверите тоже.
- Вы человек аполитичный?
- Тот, кто находится в статусе народного героя (если я скажу про себя так, то не сильно ошибусь), не может быть аполитичным. Я патриот. И горжусь тем, что до мозга костей русский человек. Сейчас, например (не исключен вариант), я пойду баллотироваться в депутаты Государственной или городской Думы Екатеринбурга. Мне поступают разные предложения от высоких политических деятелей страны, не хочу называть их фамилии. Я думаю над ними.
- Не пострадает ли в таком случае творчество?
- На воротах лагеря, где я сидел, было написано: "Кто хочет работать - ищет способ, кто не хочет - ищет причину". Если творчество находится на первом месте, как у меня, то оно не пострадает. И всегда можно совмещать его с политической деятельностью. Хотя в принципе считаю, что я уже достаточно много сделал в творчестве. Ведь нельзя же с гитарой на шее до 60 лет плясать. Я не хочу закончить так же смешно, как Пугачева.
- Вы обозначили себя народным героем, откуда такая не очень скромная уверенность?
- Мне письма пишут со всей страны. Даже из стран ближнего зарубежья. Причем так - "Россия, Александру Новикову". А из России - "Екатеринбург, Александру Новикову". И все. Письма доходят.
- Все письма читаете?
- Абсолютно все. Хотите, я вам дам почитать. Тогда вы расплачетесь и поймете, что в России происходит. Есть не только казино и зажравшаяся московская эстрадная тусовка без определенного пола и сексуальной ориентации. Есть другая Россия, которая мучается и захлебывается в нужде и крови.
- А кто вам пишет?
- Восторженных поклонниц среди отправителей не очень много. В основном - матери, у которых дети больные. Просят денег на операцию. Либо инвалиды, которые уже отчаялись, живут в страшной нищете. Люди гибнут, терпят крушение, и их письма ко мне - последний крик о помощи.
- Вы помогаете?
- Да. По мере возможности. Но всем не поможешь. Я русский человек, готовый за Россию и какие-то свои убеждения жизнь положить на алтарь, и считаю, что для исконно русского человека говорить о том, что ты делаешь, кому помогаешь, просто непристойно. Это как в церкви, на которой написано, что она построена на деньги такого-то. Мне по сердцу та бабушка, которая не говорит никому о том, что положила, скажем, на восстановление храма десять рублей. А для нее, может быть, эти деньги такие же большие, как для какого-нибудь бизнесмена десять миллионов. Но она молча отдала свои рубли, помолилась и ушла. А бизнесмен еще и во всех газетах раструбит о том, какой он щедрый. Я по-другому воспитан.
- У вас было большое количество интервью, есть ли такой вопрос, на который вам хотелось бы ответить, но вам его так и не задали?
- Считайте, что меня уже обо всем спросили.

Напечатать

Жизнь 00:15 / 07 Ноября 2025 22534

«С чувством гордости вышли 7 ноября советские люди на улицы Кенигсберга»

80 лет назад на нынешней площади Победы состоялся первый советский парад

Владислав Ржевский, Калининград

Труд

По площади чеканят шаг летчики, участвовавшие в Восточно-Прусской операции. Фото из открытых источников

«Поверженная прусская столица — Кенигсберг — 7 ноября 1945 года впервые за всю свою семивековую историю увидела великий Октябрьский праздник советского народа» — так 80 лет назад написала...