НА ПРОПОЛКЕ РУССКОЙ ДУШИ

Главная Жизнь 01:01 29 Июля 2000 199

О человеческой природе, личном успехе, хорошей, любимой Родине и плохом государстве, а также о литературных пристрастиях Владимира Путина корреспондент "Труда" беседует с известным писателем ВИКТОРОМ ЕРОФЕЕВЫМ.

Соломонова Ольга

Напечатать

- Ваша последняя книга "Энциклопедия русской души" выходит уже вторым тиражом. Это означает, Виктор Владимирович, что вы опять попали в "яблочко" читательского интереса - как это было, например, с "Русской красавицей", "Мужчинами"?
- Наверное. Мне давно хотелось обсудить с читателем все, что о нас говорят, что мы о себе думаем, что от себя скрываем, а также некоторые порой страшноватые стороны реальной российской жизни. Почему, например, у нас такая традиция похорон - при открытом гробе, когда последнее воспоминание о человеке остается мертвым, а не живым? Почему, скажем, мы так, а не иначе относимся к евреям, почему в русском сознании есть какой-то страх перед ними? Почему, наконец, в русском сознании никак не сформируется понимание, кто мы и откуда - часть Европы, часть Азии? У нашей нации при развитом воображении, при хорошем чувстве слова очень плохо работает механизм самопознания. И, несмотря на всю великую русскую литературу ХIХ века, у нас не выработался инстинкт самоопределения. Скажем, во Франции в ХVI веке Монтень описал человека - его сны, его кости, его думы, его сомнения. А русский человек не был описан.
- И вы взяли на себя эту благородную задачу?
- Смешно в начале ХХI века пытаться "воспроизвести" французского писателя-философа. Но мне захотелось через пародию, иронию по отношению к тому же Монтеню попробовать написать книжку, в которой русский человек увидел бы себя.
- Некоторые критики упрекают вас в мизантропии, говорят, что тон книги издевательский по отношению к русскому человеку, читателю, то есть в конечном счете и к себе...
- Почему-то у читателя совсем другое мнение. Главная любовь этой книги - любовь к России. Всегда считал, что она - одна из самых интересных стран мира. Я много ездил, и мне было с чем сравнивать. Но почему такая интересная, талантливая, богатая страна живет бедно, почему наши мужчины умирают тогда, когда американцы только достигают своей зрелости, и вообще почему у нас так все плохо? Чтобы понять это, надо заглянуть и в русское подсознание. Тут выясняются очень тяжелые вещи. Мы действительно запустили нашу душу, ее надо полоть, ее надо чистить.
- Сегодня быстро все вокруг меняется, а человек, в сущности, остается таким же, чувства остаются неизменными во все времена. Согласны?
- Мне кажется, что за 90-е годы Россия так поменялась, как, может быть, не менялась ни одна страна за десять лет. Мы были страной подневольной, все решения зависели не от нас. Теперь же каждое решение так или иначе зависит от человека. Уже это одно говорит о том, что мы пережили жестокий стресс. Но поразительно, что люди справились и худо-бедно, но продолжают жить. Мне очень нравится способность сегодняшней молодежи брать на себя ответственность за свою жизнь. Этого у нас не наблюдалось по крайней мере последние 70 лет. Никто сейчас не говорит: я молодой, помогите мне. Нет, говорят: я молодой, смогу сделать все сам.
- Вам не кажется, что нынешние молодые люди слишком много значения придают деньгам?
- Да, у них другое отношение к деньгам. Мы в своем русском идеализме считаем, что деньги - это зло. Но, с другой стороны, деньги - это тоже показатель социальной значимости человека, востребованности его. Раньше личность действительно ничего не значила и деньги ничего не значили. У нас также было безобразное отношение к понятию успеха. Считалось, что человек, который стремится к успеху, не нравственный.
- Это общественная мораль. А сам человек? Что все-таки с ним происходит?
- Есть фундаментальные понятия человеческой природы. Например, человеку позволено только верить в Бога, он не может знать о Боге. И какой бы Кастанеда ни приходил на наш книжный рынок, какие бы оккультисты, теологи и шарлатаны к нам ни залетали, все равно останется вера. Это неизменно. Как неизменно то, что мы смертны, что у нас есть потребность в любви. Но внутри этих постоянных категорий человек способен к очень гибкому изменению. И эту гибкость надо в себе тренировать, учиться привыкать к обстоятельствам, не бояться меняющихся обстоятельств и главное - брать всю ответственность на себя. Мы выходим из общества, где основным местоимением было "мы". И оно в чем-то делало нас сильными. Нам казалось, что мы - коллектив, мы - семья, мы - народ, мы - Россия. А с другой стороны, это очень ослабило наше индивидуальное представление: кто я такой, что мне делать в этой жизни, кого любить, что значит для меня моя профессия? Это ослабление "я" было, на мой взгляд, самой серьезной болезнью нашего общества в течение многих лет. Сейчас "я" крепнет. Конечно, не надо позволять ему превращаться в какое-то безумно эгоистическое начало, но "я" должно найти свое место в жизни России. Как только это состоится, страна станет новой.
Посмотрите, например, как меняется русский язык. На первый взгляд кажется: вульгарно. Но если взять весь корпус молодежного языка, то видим, что он становится очень активным, призывает к действию, к молниеносным реакциям на действия других, призывает видеть мир моментально, сейчас и во всем объеме. Это огромные изменения, которые происходят из-за того, что выходит на поверхность представление о человеке, о самом себе. И не надо этого бояться, нам надо было бояться в 17-м и 37-м годах.
- Страх ведь тоже в природе человека.
- Да, но все зависит от объема. Иногда большое количество страха убивает все другие инстинкты, маленькое - делает человека несчастным, потому что он обжигается, не зная, где боль. Мне кажется, суть в том, где найти эту человеческую меру - золотую середину. У нас ее в истории было настолько мало, что фактически только сейчас мы собираем себя как национальное объединение. Мы никогда не будем европейцами и никогда не будем китайцами. Просто нужно прийти к понятию: кто мы есть?
- И кто же мы, по-вашему?
- Мы народ талантливый, очень сильный и динамичный. Но сами себе не давали развиваться. Если мы это себе позволим, наш край еще покажет, на что он способен. Но пока мы - в яме. И мне кажется, что все 90-е годы мы ошибочно считали, что чуть-чуть подтянемся, занесем ногу, вылезем - и пойдем вперед. Оказалось, что яма очень глубокая. Мы заросли всякими неприятными вещами, мы действительно очень запущены. Но бояться не следует, надо честно признаться себе в этом и действовать. Так что когда мы говорим, что человеческая природа не меняется, то как бы даем себе индульгенцию: ну, не меняется, что тут поделаешь...
Мы живем в поразительное время, когда разгадывается человеческий геном, когда, видимо, появятся возможности для стремительного ускорения биологических знаний. И Россия должна быть к этому готова. Да, мы не были готовы к социальным изменениям, но все-таки пережили 90-е годы. Должны и сейчас это сделать. В общем, жить в России, может быть, и тяжело, но очень интересно.
- Вы говорите о любви к России, но избегаете слова "патриотизм". Почему?
- Патриотизм - очень опасное слово, потому что им, как и другими словами типа "правда", легко манипулировать. Любить свою Родину - совершенно нормальный инстинкт, это так же естественно, как любить свою маму, своих детей. Потому что Родина - это та дверь, через которую человек входит в мир и, видимо, уходит в смерть. Родина - это национальная религия, национальное сознание, национальные обычаи - все, что прикрепляет человека к земле.
С другой стороны, как можно любить все, что нас окружает? Ведь несмотря на то, что советская власть давно ушла в прошлое, все равно государство навязывает нам свою мораль. Оно объясняет нам, как надо строить семью, что хорошо и что плохо. Государство хочет из нас выжать деньги, заставить нас быть примерными солдатами, образцовыми служащими для того, чтобы нас использовать. И пока слово "власть" в России будет звучать угрожающе, слово "патриотизм" будет оставаться опасным. Потому что нам будут говорить: вы - не патриот, раз вы против этого государства. Но государство и Родина - это разные вещи.
- Наверное, есть такие счастливые люди, которым удается жить больше на Родине, чем в государстве.
- Я, видимо, такой. Потому что у меня нет ни начальников, ни подчиненных, я ни от кого не завишу. Включаюсь в государство только на уровне контактов с гаишниками. Я действительно живу скорее на Родине, чем в государстве. И когда живешь на Родине, то видишь, что она представляет собой удивительно разнообразную материю, гораздо более разнообразную, чем другие страны, а государство - более уродливую материю, чем другие государства. В таком парадоксе и живем - у нас такая хорошая Родина и такое плохое государство. Ну ладно, были коммунисты, было скверное государство. Но приходят новые люди - и почему-то опять начинают строить дурное государство.
- Новые люди приходят во власть, надо думать, с самыми благими намерениями. Вот только почему их начинания, преобразования сводятся в основном к борьбе и разрушению?
- Дело в том, что мы до сих пор не знаем, кого спасать. Скажем, я прихожу, объявляю себя реформатором, говорю, что приведу народ к процветанию. Но я не знаю этого народа, его потребностей, не знаю, насколько он понимает, что современному человеку хорошо бы иметь деньги или жить в хорошей квартире. Народу кажется, что в хороших квартирах живут бандиты, а большие деньги имеют только нечестные люди. Как связать то, что хотят массы, с моими возможностями, способностями и привести их к цивилизации? Никто этим не озаботился. Поэтому все реформы начала 90-х оказались теоретическими, не имели никакого приложения. Вообще история России - это цепь неудачных реформ. Были они либеральными, консервативными или революционными, но всегда приводили к несчастьям. Потому что никогда не было исследовано то, что называется русской душой. Она "разворачиваема", как говорит новое поколение. Ее можно развернуть к каким-то другим ценностям, но надо осознавать, что процесс этот очень деликатный. Вот почему действия власти, которые я вижу и нынче, меня не совсем устраивают.
- Имеете в виду стремление укрепить федеральную власть? Но это же нормально. Чем оно вас не устраивает?
- Мне просто кажется, что государство не должно никого пугать, оно должно договариваться. Как только власть начинает запугивать, люди стремятся спрятаться от нее - и сразу же, с одной стороны, начинается воровство, а с другой - ложь.
- Ну, воровство у нас - категория вечная. И то, что сейчас президент пытается поставить заслон коррупции, криминализированному бизнесу, национал-экстремизму, встречает поддержку в народе.
- Я считаю, что так с коррупцией бороться малопродуктивно. Надо построить такую экономическую систему, при которой она была бы невыгодна. Однажды я ездил с нью-йоркскими полицейскими по ночному Гарлему и видел, как много людей торговали наркотиками. Я спросил у сержанта: почему наркоторговцы его не купили? Он ответил, что ему это невыгодно. Если он купится, то может лишиться, помимо прочего, государственной пенсии, очень приличной. Главный регулятор - человеческие интересы.
Олигархи - это тоже болезненное явление, свидетельствующее о том, что мы до сих пор тоталитарно-монархичны, то есть готовы сдаться перед грубой силой. Нас прогибают собственная слабая воля и неспособность добиваться чего-то своим трудом. Приходит человек, у которого больше денег, покупает "нужных" людей, они начинают на него работать и доводят до каких-то вершин денежного процветания и влияния на власть...
- И как к этому теперь относиться?
- Конечно, можно всех олигархов пересажать. Но на этом месте возникнут точно такие же люди. Ну, народ получит удовлетворение, что посадили тех, которые наворовали. Но народ-то тоже ворует. Вообще для нас воровство - не криминальное понятие. Тут корень, скорее, - зависть. Не надо никому завидовать, нужно стремиться самому стать богатым.
- А что бы вы сказали о человеке, который из русской классики любит Толстого, Достоевского, из зарубежных писателей - Хемингуэя, в молодости наизусть знал "Маленького принца", а недавно прочел два романа Набокова?
- Нормальное, приближенное к современным стандартам интеллигентское сознание. Когда-то книги Экзюпери были необычными, потому что принадлежали к другому, не русскому мышлению. И Набоков - очень нестандартный русский писатель, его можно воспринимать, если есть голова на плечах. Ну а что касается Достоевского и Толстого, то их трудно соединять. А кто этот читатель?
- Президент Путин. Так он недавно обозначил свои литературные пристрастия в интервью французской газете.
- Может быть, не так все просто, он читает и что-то другое, но как-то хочет показаться людям?..
- Как вы относитесь к литературе в Интернете?
- Я вообще хорошо отношусь к Интернету и к литературе в Интернете. У меня там есть свой сайт. На мой взгляд, в России весь ХIХ век был свой Интернет - великая русская литература. Она была абсолютно виртуальна, мы все это напридумывали, это был никакой не "русский реализм". Наша виртуальность и есть часть русской души. Кстати, почему-то наша интеллигенция оказалась очень консервативной - многие не работают на компьютере, предпочитают пишущие машинки. Но пишущие машинки тоже когда-то были страшной новостью, и тогда говорили даже, что они испортят русский роман.
- Может, здесь подсознательно влияет то, что на компьютере слишком легко уничтожить любой текст? Хочется же верить, что "рукописи не горят".
- Да, очень легко. Однако мы перешли от лошади к автомобилю, хотя на нем гораздо легче сбить человека. Но у автомобиля есть, например, тормоза. Какие-то вещи работают на прогресс, а какие-то - в пользу безопасности. Бояться, думаю, следует только того, что наносит урон людям.
- И в заключение: что же русскому человеку с его виртуальной душой ждать от государства?
- Надо понять, что государство может только нам не мешать. Желательно, конечно, чтобы оно помогло нам, но тогда, когда мы сами окажемся недееспособными. От государства нельзя требовать слишком много.
- А что бы вы потребовали?
- Адекватности. Чтобы государство реально понимало свои задачи, их выполнимость, причем без насилия. Мы начинаем с очень низкого старта, у нас все, может быть, за исключением природных ресурсов да наших людей с воображением, находится в разладе. Можно просто опустить руки, тогда государство накроет нас страхом и заставит работать. А можно, поняв наконец все про себя, не испугаться и начать работать самим.

Напечатать

Жизнь 00:05 / 26 Декабря 2024 22480

И пусть все будет как у людей!

Новый год уже не впервые приходит к нам бочком, неловко, будто чего-то стесняясь

Ирина Хмара

Труд

Три четверти россиян собираются провести новогоднюю ночь дома в семейном кругу. Фото: «Комсомольская правда», globallookpress.com

То смена флагов над Кремлем, когда объявили, что СССР упраздняется, то горящие танки в Грозном в конце 1994-го. То недавний ковид, то нынешние «прилеты» и «хлопки»... Все время что-то...