— Как вы стали заниматься музыкой, что вас к этому подтолкнуло?

— Я не считаю, что вообще занимаюсь музыкой. Честно говоря, я с 6 лет приезжал в Раковку (Волгоградская область — прим. «Труд») и, раскачиваясь на качельках, пел всякие детские песни часами, и первыми поклонниками моего музыкального, так сказать, творчества, были бабушкины соседки, которые все это дело слушали. А потом, с 12 лет, я стал играть на гитаре, выходил к местному деревенскому магазину и там развлекал местное население и своих друзей, эти концерты продолжались часами. Когда я пошел учиться в театральный институт, были у меня однокурсники, которые умели на гармошке играть. Меня они стали подучивать, я тренировался. С этого все и пошло. Я уже 12 лет где-то играю на гармошке.

 — А когда сами стали сочинять?

— Трудно ответить. Опять же, смотря что считать сочинительской деятельностью. У нас в театральном институте делались «зачины» - перед актерским мастерством коротенькие представления, и я любил быть их режиссером, но они у меня были чаще всего патриотического толка. Я любил, правда, на всякие коротенькие известные мелодии свои тексты писать. Вот и все.

А потом, собственно говоря, и появилась песня «Про Леху Каючина» - эта первая песня была шуточная, посвященная моему другу. Потом родилась «Мозгодротки». То есть те песни, которые не предназначались для широкой аудитории, а для друзей. Уже после появилась и песня «Про комбайнеров», которая неожиданно почему-то была относительно приличной, там не было никакой нецензурщины.

— Игорь, во всех песнях вы аккомпанируете себе на гармошке. Скажите, а откуда у вас этот инструмент?

— А у меня много гармошек. Сейчас их три. Кстати, гармошка, на которой я играю в клипе «Про комбайнеров», не моя, а моего дяди. Потому что когда летом приезжаю в Глинище, с собой свой инструмент не беру. У дяди есть своя, хорошая, и я играю на ней.

С гармошками, на самом деле, беда: их сейчас практически не производят, в ходу, в основном, старые инструменты. В музыкальных школах, вроде бы, уже не учат на них играть. На баяне и на аккордеоне — пожалуйста. А гармошку отчего-то считают более примитивным инструментом.

Так вот. Одну из моих я купил за 15,5 тысячи, другую — в комиссионке за 800 рублей, на ней сейчас в основном и играю. Третью мне подарил друг Андрей Гаврюшкин: она с деревянным корпусом. На ней я навострился отбивать ритмы деревянной ложкой, и держу ее для эстрадных выступлений.

Каждая гармошка хороша по-своему. К примеру, та, что за 15,5 тысяч, оказалась высоковатой по звуку и петь, аккомпанируя себе на ней, не очень удобно. Зато, если что-то играть соло, получается очень хорошо: у нее очень резкие, чистые, высокие голоса и тембры.

— В одном из интервью вы говорили, что вы, если обобщить, «казак из Питера». Не могли бы вы немного рассказать нашим читателям о своих родителях?

— Мой отец, Вячеслав Георгиевич Растеряев, родился в Сталинградской области в 1949 году. По национальности — потомственный донской казак.

Род Растеряевых уходит в далекое прошлое. С 1742 года наши предки жили там же в станице Усть-Медведевского округа. Несколько лет назад я в Москве у одного историка, который занимался изучением донского казачества, нашел карту, где указан наш родовой хутор Растеряев. Отец мне и до этого рассказывал, что был у нас был одноименный хутор, который потом переименовали в Поповский. Но я думал, что это семейные легенды, предания. А когда увидел карту, понял, что это правда, потому что карта XVIII века и на ней все первоначальные названия хуторов указаны.

И мы, где-то лет 5 назад, поехали туда и поставили крест. А потом, когда родственники об этом узнали, мой дядька сварил здоровый крест из железа. Его мы в степи тоже установили. Сейчас если по дороге проезжать, то с одной стороны, где раньше дома были, стоит дубовый крест, а с другой стороны - железный, и на них написано, что здесь был хутор Растеряев.

А мама моя — коренная ленинградка: бабушка блокаду пережила, и прабабушка тоже, и до революции здесь жили…

— Вы стали популярным неожиданно даже для самого себя. Благодаря интернету и столь неожиданной на текущий момент тематике, как непредвзятый рассказ о сельской жизни. Чувствуете ли вы, что эта тема вызывает искренний интерес у людей даже далеких от нее?

— Да, она вызывает. Я, правда, не понимаю почему, но и не стараюсь анализировать. Знаю, что и в Москве заинтересовались. Если быть таким уж нескромным, она зацепила и в Раковке много народа.

А когда пришла широкая популярность, мы очень удивились. Песня «Про комбайнеров» в Раковке уже 2 года известна, ее пели, и на телефоны закачивали, и, что главное, ее приняли, и ничего нового в ней не было. Это только для широкой аудитории она появилась недавно.

— Буквально недавно мы увидели ваш новый клип на песню «Ромашки», поражающую своей искренностью. Вы и дальше собираетесь работать без профессиональных продюсеров и аранжировок?

— Я не хотел бы продюсерами связываться. Понимаете, если бы я стремился или шел к какой-то популярности, ночами не спал, лишь бы только вылезти, чтобы я где-то светился, я бы с удовольствием схватился бы за них. Но так как известность, как водится в России, пришла в самый неожиданный момент, то я, как и положено настоящему россиянину, оказался к повороту событий не готов.

Даже сейчас, спустя 2 месяца после всплеска интереса к моим песням, не могу ответить,  хочу ли я серьезно, глубоко и в каких рамках этим заниматься. Ранее сидел себе спокойно: работал в театре, писал свою вторую книжку, рисовал свои рисунки, какие-то песни у меня рождались… И вдруг как будто свет в темной комнате включили и все пальцем показали: «Вот он! Смотрите!». И дальше пошло: «Давай концерт!», «Выкладывай это!», «А что у тебя есть еще?», «А давай нам новое!». То есть я находился в пути, а тут как будто все — дошел до какой-то финальной точки и должен отчет дать. А на самом деле я и сейчас нахожусь в дороге, в середине пути.К тому же, во-первых, я в театре служу, во-вторых, мне хотелось бы иметь такой запас времени, чтобы жить нормальной человеческой жизнью и заниматься любимым делом.

Серьезный шоу-бизнес, как мне кажется, заставит завести какой-то имидж и его поддерживать. Под него  начнут продюссеры лепить из человека пластмассовую форму. А я хочу оставаться самим собой, и иметь право быть как лохматым пареньком из побеленной кухоньки на фоне бутылки с подсолнечным маслом, которая всем понравилась почему то, так и питерским интеллигентом, причесанным и гладко выбритым человеком, которым я тоже являюсь, будучи в Питере и играя спектакли в театре. То есть нормально развиваться.

— Игорь, но если все-таки вернуться к аранжировкам песен, у вас не было никаких идей, как можно играть ваши песни, используя другие инструменты?

— Скоро я приеду в Москву для записи аранжировки песни «Про комбайнеров» на профессиональной студии. Мы с московским клипмейкером Евгением Курицыным ездили в командировку в Раковку сняли клип на эту песню. Кстати, Буравлев — парень из нашего раннего клипа — сыграл там главную роль, мы сделали из него прямо-таки профессионального артиста. А также всех комбайнеров, задействованных во время съемки, сыграли мои друзья, про которых песня-то и писалась. Аранжировка к новому клипу должна быть записана не под гармошку, а под иные инструменты.

Если брать формат, скажем, под какое-то радио, я бы не отказался записать и для них иную версию песни. Тоже подумываю над этим. Но, опять же, если кто-то захочет их крутить на радио.

А музыкальный коллектив, группу с барабанщиком, с гитаристом, я создавать не собираюсь, потому что это очень большая ответственность.

— Так сложилось, что нежданная популярность пришла к вам через музыку. При этом вы актер и служите в театре. Не пугает ли вас вероятность, что певец победит актера?

— Да меня вообще ничего не пугает. И это разные вещи. Я бы не проводил никаких параллелей, то же самое, что я не боюсь, что артист во мне победит рыбака (смеется — прим. «Труда»). Песни — авторский взгляд на происходящее. Есть театр, в нем я служу артистом, это одна история. А то, что я параллельно сочиняю песни, которые, как я понял, нравятся неопределенному количеству людей — совершенно другая. При этом я какие-то рассказы пытаюсь сочинять — не знаю, понравятся они или нет людям — или рисую к ним рисунки — третья грань. Люди же не одной краской мазаны, они несколько многогранны и многодонны.

— Расскажите о своей театральной деятельности.

— Моя театральная деятельность, так сказать, очень характерна для выпускника театральной академии, питерской.

Закончил я ее в 2002 году, по классу «артист драматического театра», и так как у нашего мастера не было театра, то мы выпускались без распределения и места работы. И поэтому я целый год валял дурака, работал в несерьезном детском театре, играл крокодилов, других несерьезных персонажей. Мы ездили по городам и весям Московской и Ленинградской областей, спали в замороженных ДК, питались «дошираками», жили в общежитиях каких-то электротехнических заводов, где тараканы скрипели под ногами. Света не было, а их потравили. И воды не было. В общем, жуть была.

Потом, через полтора года, мой однокурсник Артем Анчуков подошел к художественному руководителю «Буффа» и попросил, чтобы он меня посмотрел. Я пришел, показался как музыкальный эксцентрик, сыграл ему на фляге, на ложках, и меня взяли в театр, где я с огромной благодарностью служу до сих пор, уже лет семь.

— Не было ли предложений создать театральную постановку, в которой будут использованы ваши песни?

— На данный момент таких предложений не было. На самом деле, я сам бы хотел сделать свою театральную постановку рано или поздно, где они были бы использованы. Мне кажется, это было бы более правильно, потому что песни, те же самые «Ромашки» и «Казачья» и даже «Комбайнеры», они изначально писались с прицелом на спектаклевую форму, где я бы с помощью песен и рассказов повествовал бы о деревенской тематике и сказал бы все, что я хотел сказать.

— Последний вопрос. Скажите, а поступали ли предложения об издании ваших песен на отдельном компакт-диске?

— Мне кажется, что об альбоме еще рано говорить, потому что из 6 моих авторских песен, только в 3 отсутствует ненормативная лексика. И я даже не знаю, что это за альбом будет и на кого он будет рассчитан.

— На нашей эстраде есть много исполнителей, использующих ненормативную лексику, и в гораздо более неприемлемой форме, чем у вас. По крайней мере, у вас она не режет ухо.

— Ну, может, ухо она и не режет, но вот вчера, к примеру, моя мама смотрела запись моего первого концерта в Москве, и ей резануло ухо, например. К тому же я никогда не собирался специально эпатировать публику этими матерными выражениями, да и не хотелось бы делать ставку на мат в своем песенном творчестве. Те матерные песни, которые у меня есть, они писались для друзей, и я не имел понятия, что о них вообще кто-нибудь узнает. А получилось, что сейчас узнали и думают, что я специально. А я как в обычном, кухонном разговоре. Так что насчет альбома не знаю. Я выпустил бы, конечно, но, наверное, попозже. Никаких дат я назвать не могу.