Но вышло иначе — по мнению Гранина, потому, что для немцев, в отличие от русских, война была несправедливой. Только ли в справедливости дело? На этот и другие вопросы 92-летний писатель, фронтовик и председатель правления Фонда имени Дмитрия Лихачева ответил «Труду-7».
Не «Сталин!»,а «Мама!»
— Даниил Александрович, вы не раз повторяли мысль: «Мы победили, поскольку справедливость была на нашей стороне». Есть и другое мнение: что в последний момент сработала генетика народа, инстинкт самосохранения. Люди осознали: пощады от немцев не будет никому. Россия гибнет. И если не дать отпор, то умрут все. Только тогда мы поднялись и всем миром переломили хребет фашизму. А справедливость и несправедливость — это уже категории из области морали. Как вам это?
— Тут противоречия нет. Для нас эта война была такой трудной, потому что мы начинали ее без ненависти. Нам нужно было время, чтобы преодолеть свое нравственное удивление.
Представьте себе: объявляют войну. С кем? Если бы с Англией — это было бы понятно, поскольку тогда мы считали Великобританию врагом — Чемберлена и Черчилля. Но Гитлер? Почему вдруг он? Немцы, думали мы, культурные люди. Они тоже за свободу. Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Эрнст Тельман, мировая революция… В школах учили немецкий язык, цитировали Гете и Шиллера. Немецкие летчики учились в Воронеже. Мы один за одним посылали в Германию эшелоны с продуктами. С этой страной у СССР были внешне теплые, дружеские отношения, и главное — торжественно подписанный договор о ненападении. В
Да и народ тоже считал, что причин для войны с Германией нет. Зачем это вдруг немцам идти нас убивать? И после 22 июня все долго не могли взять в толк: как же так? В первые месяцы мы отступали, драпали, настоящей ярости у многих еще не было. Перед нами были не фашисты, а Германия. Почему воевать надо было именно с ней?
На фронте мы пытались найти общий язык с первыми пленными. Помню, однажды всем взводом агитировали одного из них, младшего лейтенанта, которого ранило в ногу: мол, Тельман, Либкнехт, «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», ты же тоже, брат, рабочий человек, как и мы. Все люди — братья! Угощали его папиросами, похлопывали по плечу: «Гитлер капут!» А он смеялся нам в лицо — молодой, румяный, белозубый ефрейтор. Ни страха не было у него, ни интереса к нам. И хладнокровно отвечал с презрением в голосе: «Вы напрасно надеетесь на победу. Мы прогоним вас за Урал, а эти земли возьмем себе. Вы не умеете воевать. Разве вы солдаты? Вы — дикари. Вы не можете жить культурно. Посмотрите, какие у вас нищие деревни, грязные избы, кругом бездорожье. Вы недостойны жить вообще. Вы — низшая раса. Вы будете обслуживать нас — на первых порах, а потом все будете убиты...» Тем не менее кашу, которую ему дали, он съел с жадностью, а потом аккуратно вытер губы платком. Один из наших взял ложку и стукнул его по лбу: «Спасибо надо говорить! Чему тебя учили?»
Каждому русскому солдату надо было самому увидеть и услышать это, накопить в себе ненависть. Без ненависти невозможно было воевать
По всем обстоятельствам Советский Союз должен был проиграть эту войну, она была подготовлена немцами блестяще. Почему же мы
— Сегодня многие ветераны утверждают: «Мы шли в атаку с именем Сталина, мы кричали „За Родину, за Сталина!“ искренне». Вы такое помните?
— Я лично ни разу не слышал на фронте, чтобы кричали «За Сталина!» Кричали «Ура!» Орали от страха: то ли подбадривали себя, то ли старались испугать фашистов. Кто матерился в голос, кто вопил: «Мама!», кто молился. И немцы тоже кричали: «Мутер! Мутер!» А все эти лозунги, которые приписывают атакующим, — это работа наших политруков, так же как история о 28 панфиловцах и прочая мифология войны.
Страх к Родине
— Но своей победой народ спас не только себя, но и «государство рабочих и крестьян». Почему оно потом так цинично «кинуло» своих спасителей? Бывшие побежденные гитлеровцы, холеные нацисты в послевоенной Германии, стали жить в роскоши, а наши ветераны — доживать в нищете. Почему им так и не обеспечили достойную старость? Разве это не предательство?
— Это идет со сталинских времен, когда было объявлено, что солдат не имеет права попасть в плен и должен застрелиться. Это бесчеловечное и несправедливое требование. В русской царской армии его не было. Наоборот, считалось, что если солдат или офицер не по своей воле оказался в плену, он заслуживает сочувствия и всяческого уважения. Когда он возвращался домой, ему сохраняли жалованье и относились как к человеку, который должен иметь все то, что ему было положено по закону. Бойца Красной армии, побывавшего в плену, делали человеком второго сорта, а то и сажали. Считалось, что это придаст солдатам стойкости. Но в начале войны на милость вермахта все равно сдавались полки, дивизии и целые армии — под Киевом, Харьковом и так далее. А многие из тех, кто чудом выживал в условиях плена, боялись возвращаться обратно — на родину, которая от них отреклась.
— А жила ли Россия вообще
— Я не стану судить историю России. Но знаю, что такими приказами, как этот приказ о пленных, у людей отбили всякую любовь к советскому строю. Они начали ненавидеть власть, которая преследовала их без вины. А власть хотела управлять народом с помощью страха. Насадить его, чтобы все боялись. Заменить страхом любовь к Родине.
Были ли тогда шпионы и настоящие враги народа? Конечно. Но их было мало. Когда началась реабилитация, выяснилось, что из «политических» нет почти никого, кто действительно сидел бы за дело... Помню, была тогда в Москве энкавэдэшная «шарашка» — конструкторское бюро, где проектировали самолеты. Там, в частности, работал и Туполев. И он, и его подчиненные сидели и трудились в этой конторе под домашним арестом. Время от времени, когда они успешно заканчивали очередной проект, туда наезжал Берия и устраивал банкет. Во время одного из таких празднеств
Ветеранов все меньше, а мы до сих пор не знаем настоящей истории нашей войны. Мы не рассказывали о том, с какими цветами встречали немцев на Украине, не только западной. Да и в самой России многие их приветствовали — столько было раскулаченных и репрессированных. Это надо признать. Фашистам бросались на шею так же, как потом нам — в освобожденной от них Европе. Мало того, многие переходили на ту сторону даже на Ленинградском фронте. Помню, голодуха, а фрицы кричат на передовой: «Рус, хочешь есть, приходи!»
Немецкие самолеты сбрасывали на наши окопы листовки. На них было написано: «Пропуск». С такой листовкой якобы было можно беспрепятственно перейти через линию фронта, и тебя там не расстреляют, накормят и все прочее. Грубая подробность солдатской жизни: подтираться в те дни нам было нечем. Однажды меня вызвал смершевец: «Ты знаешь о том, что вы все подтираетесь немецкими листовками?» Я ответил: «Да, а что в этом плохого?» Он побагровел: «А ведь вы в это время их читаете! А это не дозволено приказом!» Я развел руками: «Что же делать? Как же можно подтираться, не читая?»
А
Но чаще я вспоминаю другое: блокада, по обледеневшей улице едва идет человек. И в изнеможении падает. Над ним наклоняется другой — чужой, не знакомый ему, такой же прохожий. Он тоже двигается, напрягая последние силы. Он не может отдать упавшему свой хлеб — это равносильно собственной смерти. Но он помогает ему подняться и доводит до пункта, где тому дают кружку кипятка. И этим спасает человеку жизнь. Зачем он это сделал? Он мог пройти мимо, спасая только себя. Сегодня, кстати, так и происходит.
Стыд или богатство?
— А почему?
— Потому что сегодня все молятся на рубль. Вместо культа личности — культ наличности. А тогда мысли были другие: уцелеть самому, спасти близких, и — «Смерть немецким оккупантам!». Люди были воодушевлены необходимостью изгнать врага из страны. Недаром народ и армия приняли этот лозунг. К моему комбату на передовую из Ленинграда добиралась его жена, везла ему теплые носки, свитер. Между ними была нерасторжимая связь. Вот во что верили люди. А что — деньги? Сегодня мои знакомые, когда заходит разговор об олигархах, искренне недоумевают: ну куда ему столько? Ну 50 миллионов, ну 100… Но зачем ему 100 миллиардов? Они же их никогда не истратит: Это даже не жадность, а алчность. Хорошее, точное слово. Как булимия — болезнь, неконтролируемое обжорство. Еще, еще — и человек уже не в силах остановиться. Два дома, три дома, в Ницце дом, в Лондоне: Но на тот свет с собой ничего не унесешь.
Алчность разрушает нацию. Это ясно как день. Но власть сегодня поощряет и насаждает культ рубля, как
— Значит, можно оградить людей от соблазна решением «сверху», а можно, наоборот, открыть шлюзы?
— Да, это в силах власти. И сейчас, конечно, ворота для всех, в том числе и бесовских искушений открыты.
— Ваши слова: «Я не помню такого разгула бесстыдства и бессовестности, как теперь. Отсутствие стыда стало нормой жизни». Многие сейчас и в самом деле не понимают: а зачем человеку стыд?
— Стыд был первым чувством, которое отличило людей от животных. Отрицая стыд, мы тем самым приближаем себя к зверю. Или к дьяволу. Я думаю, что стыд и совесть — представители Господа, Провидения в нас. Дело не в названии. Но это то, что я считаю для себя таинственным, но счастливым свойством человеческой души.
— А может, это как чувство боли, которая сигнализирует:
— Она есть и у животных. Но стыд и совесть — это когда жертвуешь чем то, поступаешь в ущерб себе. На фронте мы считали невозможным бросить умирать раненого. Почему? Это была
— И виноваты в этом мы сами?
— Не надо подводить меня к тому, чтобы я обвинял народ. Да, мздоимствуют, да, воруют. Сегодня больше, чем вчера. Но разве все это пропащие люди? И при советской власти были так называемые несуны. Но это не обязательно были бесчестные граждане. Жизнь заставляла — такие времена были тяжелые. А сейчас стали еще тяжелее. Нельзя обвинять и молодежь, которая уезжает или собирается уехать из страны. Я слышал, что такое желание есть больше чем у половины молодых специалистов. И я это понимаю. Большинство просто поставлены в такие условия, что их винить трудно. Им можно только посочувствовать и постараться эти условия изменить. Но как? И на кого равняться? Кто из наших современников мог бы быть для всех примером? Можете назвать?
— Для меня таким человеком был патриарх Алексий.
— Но его нет. Кто еще — из живущих? Вот видите, вы задумались. Может быть,
— Во что же верить?
— Прежде всего — в себя. Знаете, что было нашим отличием и преимуществом перед остальным миром? Не только культура и лучшие черты национального характера. Да, мы жили бедно и терпели лишения — подчас несправедливые и незаслуженные. Но зато все вместе мечтали о лучшем и
