ЧЕЛОВЕК ИЗ ДОМА НА НАБЕРЕЖНОЙ

Главная Жизнь 01:01 27 Февраля 2003 0

Более четверти века назад появилась очередная "городская" повесть Юрия Трифонова "Дом на набережной". Среди таких шедевров писателя, как "Обмен", "Другая жизнь", "Предварительные итоги", "Долгое прощание", "Время и место", ей суждено было занять особое ме

Ивойлова Ирина

Напечатать

- Ольга Романовна, Трифоновы здесь успели стать старожилами?
- Нет. Семья переехала в Дом правительства, который теперь все знают как Дом на набережной, в 1932 году, когда будущему писателю едва исполнилось семь лет. Через пять лет арестовали и расстреляли отца - крупного партийного деятеля, мать получила большой тюремный срок, а Юру, его сестру и бабушку из этого образцового дома выселили. Кстати, их бабушка Словатинская была ярким представителем "железной когорты" старых большевиков, до революции водила знакомство с Лениным и Сталиным и, несмотря на личные беды, осталась верной партии до конца своих дней.
- Чем, кроме жилища, было это место для Юрия Валентиновича?
- С ним у Юры связаны воспоминания о подростковых, решающих для становления личности годах. Мальчишки создали свое дворовое тайное общество, где "закаляли волю" - ходили по перилам балкона десятого этажа. Были и другие безумные затеи. Всей их компанией предводительствовал Лева Федотов, сын известных коммунистов, талантливый мальчик, прививавший своим товарищам уважение к книгам.
Сейчас это звучит почти невероятно, но в 30-е годы почти во всех квартирах Дома, где были подростки, "скрипели перья", из-под которых выходили приключенческие повести, любовные новеллы или фантастические рассказы. Мальчишки сочиняли, соревнуясь друг с другом.
Такая, очень осмысленная жизнь в "нежном" возрасте, безусловно, оказала на Трифонова влияние. Жаль, что многие из того поколения не вернулись с войны. Лева Федотов, предсказавший в своем дневнике дату начала войны и весь ее примерный ход, погиб в 1943 году под Тулой. Его светлый образ Трифонов воссоздал в повести "Дом на набережной" и в романе "Исчезновение".
- Когда арестовывали родителей, от ребенка во дворе его компания отворачивалась?
- Только в 30-е годы из этого дома "забрали" каждого третьего взрослого жителя. Но среди детей положение в "табели о рангах" их родителей мало что значило. Так, сын всесильного замнаркома НКВД Меркулова держался на равных с другими в дворовой компании. В том бесшабашном возрасте никого особенно не интересовал социальный статус сверстника. И, следовательно, среди мальчишек не было того чувства патологического "сталинского" страха, который гнул взрослых. Например, после ареста родителей мальчик Артем Ярослав (революционный псевдоним отца) переехал жить к своей тетке на Пресню. Туда ребята, не таясь, ходили его навещать.
- Не стало ли подобное "изгнание из рая" для Трифонова своеобразным толчком к серьезным занятиям литературой?
- Трифонов не сильно дорожил потерянным социалистическим оазисом в пределах отдельно взятого дома. Для него трагедией было исчезновение отца и матери. Кстати, свои первые стихи и маленькие рассказы Юра посылал матери в Карлаг. Это впоследствии и стало тем опытом страдания, который, к сожалению, очень важен для любого большого писателя. Мой отец тоже был репрессирован. И я сполна испытала горькую долю отверженной обществом, какими были дети "врагов народа". Отчасти это нас с Юрием Валентиновичем и сблизило, когда в 1972 году я оказалась в его семинаре для "начинающих писателей". Но еще задолго до того я восхищалась его книгами и чувствовала, что их мог написать только очень хороший человек.
- Слышал, что Трифонов, как будто нарочно, в своих предыдущих трех браках выбирал себе в спутницы жизни женщин, которые по характеру были сильнее его...
- Это не совсем так. Юрий Валентинович был сильным человеком с твердыми жизненными установками. А женщинам казалось, что они могут его переломить и подмять под себя. Это было искушение, потому что они заблуждались, принимая покладистость за признак слабости, а великодушие - за податливость. Женщины, не различающие таких нюансов, рано или поздно за это жестоко расплачиваются.
- Известно, что в свободное от литературных трудов время Трифонов писал сценарии для кино. А вы в 1973 году окончили Высшие двухгодичные курсы сценаристов и режиссеров при Госкино. Это на вас киношный пример Трифонова повлиял?
- К своим сценарным опытам уже тогда всемирно известный писатель Трифонов относился иронически. Поскольку он обожал спорт и хорошо в нем разбирался, то и в фильмах по его сценариям - "Хоккеисты", "О чем не узнают трибуны" и других - преобладала спортивная тематика.
Я же воспитывалась в те времена, когда очень немногие могли себе позволить быть "свободными художниками". И хотя в начале 70-х я, преподаватель электротехники Горного института, уже начала публиковаться, мне все же недоставало храбрости бросить все и начать жизнь профессионального литератора. А сценарные курсы как раз были переходным этапом. Ты уже не прикован к своему месту работы, но еще и не находишься в "творческом полете".
Почти все мои однокурсники, среди которых - Михаил Пташук, Алла Сурикова, Витя Крючков, Толя Усов, - в кино состоялись. По моему дипломному сценарию "Я садовником родился" был снят фильм с Леонидом Марковым и Валентином Гафтом в главных ролях под названием "Схватка в пурге", которое породило много шуток на "Мосфильме". Картина получилась неплохой, но кинодраматургия не стала делом моей жизни. Мне было интересней заниматься прозой.
- Юрий Валентинович "давил" на вас своим писательским авторитетом?
- Настолько сильно, что в какой-то момент я даже прекратила писать. Несмотря на характер деликатный и добрый, заставить Трифонова сказать неправду о чьем-либо творчестве было невозможно. Его похвала в адрес моих текстов ограничилась словами: "Ты хорошо знаешь жизнь". Что было весьма сомнительным комплиментом. Я скоро поняла, что рядом с таким мастером еще что-то творить смешно. Потом, правда, писательский импульс опять пригнал меня к письменному столу. Я взялась за роман "День собаки" о проблемах генетики 1948 года. А Юрий Валентинович мне шутливо посоветовал: "Сейчас тебе не надо думать о куске хлеба - ты за мной, как за каменной стеной. Поэтому попробуй отрешиться от редакторских страхов и цензурного самоограничения и напиши так, как считаешь нужным написать". Когда я ему потом читала отрывки, он сказал: "Это уже кое-что"... В его устах - серьезная похвала.
- Официальный успех пришел к Трифонову еще в студенческие годы, когда в 1951 году его роман "Студенты" вдруг получил Сталинскую премию. Но подлинное признание читателей принесли писателю все же его "городские" повести 70-х. Как Юрий Валентинович воспринимал позднюю славу?
- После "Студентов" от него ждали продолжения темы: "Аспиранты", "Профессора" и т. д. Но Юра, можно сказать, что "замолчал" почти на 13 лет, если не считать спортивных репортажей и рассказов. Вот как пришлось расплатиться за эту премию.
- Он помногу работал?
- Поднимался спозаранку и писал часов пять или больше. Причем исправлений в текст вносил мало - удивительное для прозаика свойство. Природа его таланта была поэтической. У поэта стихотворение сначала формируется в душе, а потом готовое записывается. Что-то подобное было у Трифонова с прозой.
А если говорить на бытовом уровне, то не было такого: "Папа работает. Замри!" Я сначала пыталась устанавливать в квартире тишину, чтобы ребенок не бегал и не кричал. Но Юра мне заметил: "Ты это зря. Мне шум совсем не мешает". Вечером он обычно просматривал написанные за день от руки (печатать на машинке не любил) три-четыре страницы текста. Потом читал мне, и я надеюсь, мое мнение было для него небезразлично.
- Считается, что "жена писателя" - это тяжелая подсобная работа...
- Если не любить мужа, тогда что с писателем, что со слесарем будет одинаково трудно. А если любишь, то все - легко.
- Когда он задумал "Дом на набережной", вы чувствовали: это что-то из ряда вон выходящее?
- Как раз наоборот. Он начал мне рассказывать довольно скучную историю о какой-то учительнице-немке и ее муже и, видя скептическое выражение на моем лице, разозлился: "Сто раз давал себе слово никогда не раскрывать задумку". Трифонов, как и многие писатели, совершенно не умел рассказывать замыслов. Впрочем, это и не надо было делать. Магический, трифоновский стиль письма рождался только во взаимодействии руки с листом бумаги. Повесть "Дом на набережной" потребовала от него больших душевных сил. Я помню ту зиму. Он все время был как бы не с нами, был глубоко погружен в себя.
С первых страниц повести стало ясно, что эта вещь, скорее всего, пишется "в стол". И то, что она все-таки вышла, - величайшая удача.
Впрочем, Трифонов всегда повторял, что талант проявляется в умении сказать все, что хочет сказать автор, и не быть при этом изуродованным цензурой. Однако мы серьезно встревожились, когда тот номер журнала "Дружба народов", в котором впервые была напечатана повесть, вдруг начали изымать из библиотек. Юра посчитал, что "Дом на набережной" никогда не выйдет отдельной книгой. И с каким удовольствием на первом экземпляре вышедшей-таки книги он в шутку написал: "Юрию Валентиновичу Трифонову с благодарностью за усилия по пробиванию этой книги. От автора".
- А что за история случилась с Нобелевской премией?
- В 1980 году классик немецкой литературы Генрих Белль выдвинул Трифонова на соискание Нобелевской премии за исторический роман "Нетерпение". Этот роман, как и большинство произведений Юрия Валентиновича, сразу был переведен на все европейские языки. Когда я потом побывала в Стокгольме, в Нобелевском комитете мне показали "Дело Трифонова": несколько пухлых папок с вырезками публикаций СМИ разных стран. Вдобавок к этому они еще и сами заказывают рецензии авторитетным критикам по всему миру. Мне сказали, что у Юрия Валентиновича были большие шансы на победу, но смерть писателя в марте 1981 года все перечеркнула. Нобелевскую премию посмертно не присуждают.
- Некоторые считают: если бы Трифонова выпустили на лечение в Америку, он остался бы жить.
- Трудно сказать. Рак почки пока нигде в мире не научились вылечивать. Мы хотели поехать на консультацию в Америку. Однако в Союзе писателей нам почему-то отказались выдать наши загранпаспорта. Хотя Юрий Валентинович не был в списке "невыездных", но, очевидно, времена менялись не в лучшую сторону. Нам ответили, что хорошие врачи есть и в Советском Союзе. Это действительно было так. Трифонова прооперировал замечательный доктор Лопаткин, но в нищенской городской больнице его не смогли выходить. Юрий Валентинович умер от послеоперационного осложнения - эмболии. Думаю, что в Америке его жизнь смогли бы продлить на несколько лет...
- В его архиве осталось что-то неопубликованное?
- Да. Сохранился черновой вариант последнего романа и еще одна автобиографическая вещь. Но их время пока не пришло. Там есть нелицеприятные моменты. Многие описанные в тексте люди до cих пор здравствуют. Не хочу кому-то портить жизнь.
- Дети писателя пошли по его стопам?
- К сожалению, нет. Но это почти норма в писательских семьях. Не стали литераторами ни дети Пушкина, ни дети Достоевского, ни даже многочисленные отпрыски Льва Толстого. Очевидно, писатель - уникальное создание природы, не поддающееся серийному воспроизводству...

Напечатать

Жизнь 00:04 / 19 Апреля 2024 7338

Итак, она звалась «копейкой»…

В этот день в 1970 году с конвейера сошел первый ВАЗ-2101

Артем Скворцов

Труд

19 апреля 1970 года со сборочного конвейера Волжского автозавода сошел первый автомобиль ВАЗ-2101, прозванный в нашей стране «копейкой». Советскому человеку эта машина, прототипом которой являлся итальянский «Фиат-124»,...