АЛЕКСАНДР МИТТА: МОЕ НЕВЕЖЕСТВО СПАСЛО "ЭКИПАЖ"

Главная Жизнь 01:01 29 Марта 2003 179

Он попал в кино случайно и остался здесь навсегда. За сорок с лишним лет работы Александр Митта снял немало фильмов, среди которых такие всенародно любимые картины, как "Друг мой Колька", "Звонят, откройте дверь!", "Гори, гори моя звезда", "Сказ про то, к

Ивойлова Ирина

Напечатать

- Александр Наумович, вы с детства мечтали стать художником. Почему не сложилось?
- Все к тому шло. Я спокойно учился в московской художественной школе, когда в 7-м классе съездил в Ленинград и в Эрмитаже впервые увидел картины Пабло Пикассо. Те огромные возможности самовыражения, которые давал художнику авангард, меня тогда просто ошеломили. Передо мной как будто шлюзы открылись. Домой я вернулся, конечно же, неофитом, страстно пропагандирующим новое искусство, за что и был вскоре изгнан из художественной школы. Доучиваться пришлось уже в обычной - средней. Но живопись на всю жизнь осталась моим самым любимым видом искусства, от которого я до сих пор получаю сильнейший заряд положительной энергии.
- Однако после школы вы пошли в технический вуз...
- Моей семье здорово досталось при Сталине. Мать и все ее сестры сидели в лагерях, а семеро мужчин нашего рода были расстреляны. Все они были видными коммунистами, пострадавшими "ни за что". Как только мои двоюродные братья и сестры подрастали, их тут же ссылали на поселение куда-нибудь в Сибирь. И я как "член семьи врагов народа" стал готовить себя к подобной участи. А строительная специальность очень ценилась "в местах не столь отдаленных". Но после марта 1953-го "лагерные" профессии вдруг оказались не столь востребованными. Как-то сразу стало ясно, что сажать "за просто так" больше не будут. Однако с уже полученной профессией архитектора я расставался с сожалением...
- В начале 60-х вы довольно успешно вошли в кинематограф с детской и подростковой тематикой. Почему ее оставили?
- Поскольку я рисовал для журналов "Пионер", "Веселые картинки" и издательства "Малыш", мир детства был мне близок. И с самими ребятами я всегда умел находить общий язык. Но детские фильмы получались у меня какими-то уж очень взрослыми. И "Друг мой Колька", и "Звонят, откройте дверь!" имели большой успех, но не у детей. Их больше интересуют приключения и фантастика. Жизнь манит их своей неизведанностью. Им хочется, чтобы киногерои, с которыми они себя идентифицируют, совершали подвиги. А я в своих фильмах такой возможности не давал.
К тому же в детском кино работать очень тяжело. Маленьким актерам надо "разжевывать" каждую мелочь, они легко отвлекаются и быстро устают. Когда я только начал снимать взрослое кино, то вдруг поймал себя на мысли, имея в виду свою прежнюю работу: "Боже мой, я восемь лет вкалывал на каторге!"
- Елену Проклову для кино вы открыли случайно?
- Я долго не мог найти девочку на главную роль в картину "Звонят, откройте дверь!" Однажды мой второй режиссер привел на пробы свою внучку - очаровательную 11-летнюю девочку Лену, у которой во рту даже еще не все зубы были на месте, но которая сумела доказать, что она лучшая. В сценарии следующей моей картины "Гори, гори моя звезда" под уже 15-летнюю красавицу Елену специально сочинялась большая роль. Вообще Проклова - актриса удивительной интонации. И хотя она много играла во МХАТе и часто появлялась на экране, но по большому счету ее актерский потенциал, к сожалению, так до конца и остался нераскрытым.
- Отчего, по-вашему, наше детское кино в последнее десятилетие сильно сдало позиции, уступив место западной продукции?
- К сожалению, этот жанр у нас вообще исчез. А в мире детское кино сегодня - это высокобюджетные картины. Но снимать их сверхприбыльно, потому что каждый зритель-ребенок приводит за ручку в кинозал еще и папу с мамой, а это сразу три билета. Но наши продюсеры пока не хотят рисковать, предпочитая вкладывать деньги в крутые боевики или молодежные мелодрамы.
- В конце 70-х вы вдруг взялись за слабо развитый у нас жанр "фильм-катастрофа" и сняли "Экипаж"...
- Я хотел сделать большой инженерный кинопроект и загрузить работой простаивавший цех комбинированных съемок "Мосфильма". Если бы я себе хоть немного представлял, какие трудности меня поджидают на этом пути, то не взялся бы за такое неблагодарное дело ни за что. Мое невежество "Экипаж" и спасло. А когда я влез в это дело и вошел во вкус, то у меня как бы открылось "второе дыхание" и бросить картину я уже не мог. В бюджет мы уложились чудом, и то благодаря Министерству гражданской авиации, где идея картины нашла поддержку, и нам бесплатно стали помогать. На авиационных заводах за символическую плату для нас мастерили чудные макеты самолетов, аэропортов, башен, домов... К сожалению, отечественных образцов жанра тогда не было, а с западными технологиями мы, естественно, знакомы не были. Поэтому часто приходилось "изобретать велосипед". Но "Экипаж" все равно вышел на международный кинорынок, где был куплен 92 странами.
- Вас не смущало, что профессиональные летчики хохотали над невероятными воздушными подвигами героев Филатова, Жженова, Васильева?..
- С точки зрения здравого смысла, эта картина могла бы послужить энциклопедией нарушений всевозможных правил. Первое: нефть не добывают в горах. Второе: она растекается по земле медленно и никак не может "гнаться" за набирающим скорость самолетом. Третье: когда в корпусе летящего на высоте 10 тысяч метров самолета появляется трещина, то нарушается режим сопротивления и машина мгновенно разрушается. Никакими проволочками и молоточком делу не поможешь... Подобные несуразицы в кино случаются часто, и авторы сознательно идут на это, чтобы обострить сюжет. Многие зрители понимают, что такого быть не может, но продолжают сопереживать героям. В этом - магия кино. И удовольствие от просмотра мы получаем с того момента, когда перестаем разглядывать детали и размышлять о технике, а думаем только о том, как герои преодолеют трудности.
Авторы должны сделать все, чтобы зрители поверили в правду чувств персонажей на экране. То есть плакать, смеяться, негодовать, любить и ненавидеть актеры должны по-настоящему. Здесь нельзя фальшивить. Тогда зрители прощают технические натяжки.
- А как в то пуританское время цензура пропустила сюжетную линию внебрачных отношений бортинженера Скворцова и стюардессы Тамары, включая смелую постельную сцену?
- Редакторские ножницы здорово прошлись по этому эпизоду. Но вообще его убрать из "Экипажа" не дал директор "Мосфильма". Он понимал, что картина делается с большим зрелищным потенциалом, снижать который просто глупо. А с актерами Леонидом Филатовым и Сашей Яковлевой никаких проблем не было. Хорошие артисты не стесняются раздеваться перед камерой. Конечно, опыта в подобных съемках ни у кого из нас тогда еще не было, но мы старались показать красивую любовь с ее игрой, страстью, радостью... И это удалось. А смотришь сегодня так называемые эротические фильмы, и просто диву даешься: насколько примитивно поставлено. На экране парочки долго и нудно лобызаются, повторяя: "Тебе хорошо? И мне хорошо!" И все. Это просто скотство какое-то!
- Вы долгое время живете за рубежом. Не пытались там снимать кино?
- У меня на это не было ни единого шанса, да и желания тоже. Другое дело работа в России, где я на подсознательном уровне чувствую менталитет народа и на основе этого могу придумывать интересное кино. А что я могу снять про американцев? К примеру, Мэрил Стрип владеет несколькими десятками диалектов американского английского. Американские зрители через оттенки ее речи понимают про ее персонаж все. А мы считываем с американских картин, дай Бог, только десятую часть заложенной в них информации. Но нам и этого бывает достаточно для понимания. Настолько крепко там монтируется повествование.
А вот российские картины за рубежом вообще понять никто не может. У нас, конечно, своя, уникальная жизнь. Но перевести наши реалии на "международные коды" в кино мы не можем. России как кинематографической державы нет на карте мира. Редкие талантливые наши картины добивались признания на Западе. И даже такой уникальный режиссер, как Андрей Тарковский, не имел за рубежом зрительского успеха.
- А в чем проблема?
- Проблем много, но самая главная - несовершенная система образования. В отличие от зарубежных аналогов у нас с первой лекции будущих кинематографистов учат искусству с большой буквы. Тогда как нужно начинать с кропотливого постижения ремесла. Когда я снимал документальную картину об Альфреде Шнитке, то услышал от Ростроповича такое суждение: "Для того чтобы быть богом своего инструмента, нужно на долгий срок стать его рабом. Я шесть лет был рабом своей виолончели". То есть сначала досконально овладей техникой, а уже потом начинай "творить".
- А разве можно разделить: от сих до сих - ремесло, а дальше - искусство?
- Нужно. Вот, например, начинающие живописцы учатся рисовать по частям: скелет, мышцы, части тела. Потом перед ними ставят живую модель. После этого можно переходить к пейзажу, и так далее. И такой учебный процесс уже не один век воспитывает в России прекрасных художников. В балете танцовщики последовательно осваивают позиции: первую, вторую... десятую. И только, когда разучены все балетные движения, переходят к танцу. А как виртуозно наши танцуют и во Франции у Мориса Бежара, и в Америке, и на сцене "Ковент-Гарден". Они могут опереться на крепкую базу - основу профессии, а у русских кинорежиссеров профессии нет. Потому что нет внятно прописанной школы.
Российских студентов обучают кинопрофессиям люди, которых никто не учил, и их учителя ни у кого не учились. У нас четыре поколения режиссеров-самоучек. В наших киношных кругах часто с оттенком пренебрежения говорят о коммерческом кино. А разве в большинстве своем это плохие картины? Кто скажет, что фильмы Скорсезе, Кубрика или Спилберга поверхностны? Это классное кино, которое дает обширную информацию о жизни и обогащает наше философское ее понимание. Но вместе с тем они умеют так мастерски завладеть и потом держать внимание кинозала, что зрители забывают обо всем на свете, на полтора часа погружаясь в мир кино. Когда-то русский кинематограф тоже умел это делать, но отчего-то разучился.
- Ваша нашумевшая книга "Кино между адом и раем", наверное, и сочинялась, чтобы как-то переломить ситуацию?
- В ней лишь систематизированы те идеи, которые за 40 лет работы в кино мы разрабатывали с моими постоянными сценаристами Юлием Дунским и Валерием Фридом. Потом я превратил это в последовательный учебный курс, который и читаю уже много лет в киношколе Гамбургского университета.
- Среди ваших студентов есть русские?
- Был один очень талантливый, но несобранный парень. Педантичные немцы простили ему два нарушения в довольно жестком графике обучения, а на третий раз отчислили.
- После фильма 1991 года "Затерянный в Сибири" вы не снимали 9 лет. Тяжело было возвращаться на съемочную площадку?
- Взявшись снимать телесериал "Граница. Таежный роман", я начал как бы вторую жизнь. За 9 лет интерес продюсеров ко мне поостыл. Говорили, что Митта уже "потерял руку". Проект "Границы" отвергли два телеканала, и только на Первом в меня поверили. Условия были жесткие, как у дебютанта. Восемь часов экранного времени я снял за 10 недель на хорошем техническом уровне с интересными актерскими работами.
Для меня телевидение - это непаханое поле, где я могу воплотить в жизнь свои многочисленные идеи. Сейчас закончил сценарий нового киноромана, который по формату будет на четыре часа больше, чем "Граница". Это шесть пересекающихся между собой любовных историй. Вообще идей у меня больше, чем я реально могу их осуществить. Поэтому со временем туго. Но такая жизнь мне нравится. Несмотря на возраст, могу без проблем по 14 часов в сутки работать на съемочной площадке. Поддерживать приличную физическую форму удается только в перерывах между фильмами. Тогда я каждый день занимаюсь спортом по полтора часа: ходьба, йога, гимнастика, тренажерный зал. Но как только появляется возможность что-то снять, я забываю обо всем на свете. Моя жизнь подчинена кино.

Напечатать

Жизнь 00:15 / 07 Ноября 2025 15573

«С чувством гордости вышли 7 ноября советские люди на улицы Кенигсберга»

80 лет назад на нынешней площади Победы состоялся первый советский парад

Владислав Ржевский, Калининград

Труд

По площади чеканят шаг летчики, участвовавшие в Восточно-Прусской операции. Фото из открытых источников

«Поверженная прусская столица — Кенигсберг — 7 ноября 1945 года впервые за всю свою семивековую историю увидела великий Октябрьский праздник советского народа» — так 80 лет назад написала...