Премьерой спектакля с культовым для поклонников рока названием открыл сезон московский театр «Модерн». Пронзительная постановка, полная музыки и острых человеческих эмоций, стала новой работой режиссера Юрия Грымова. А как же наркотики, «война против всех» и суицид?
— Юрий Вячеславович, что для вас музыка Nirvana и фигура ее лидера Курта Кобейна?
— Уверен, Курт Кобейн актуален и сегодня, и завтра. Даже наши не всегда расторопные министерства культуры и образования включили творчество группы Nirvana в обязательную школьную программу — в дополнение к Баху и Pink Floyd. Видимо, есть осознание, что это уже классика, а никакой не шоу-бизнес. Они потому и сгорели, эти ребята. В шоу-бизнесе другие правила, другой стиль — там живут дольше и благополучнее.
— В спектакле заняты молодые артисты. Как вы погружали их в Nirvana?
— Начнем с того, что у нас не документальная постановка. Театр — искусство обобщения. Мы поднимаем тему одиночества, любви, саморазрушения. Показываем историю подростка, который не вписывался в общество, а потом стал главным бунтовщиком своего времени. Бунтарство Кобейна настоящее, это не работа на публику для маркетинга.
— В своей «войне против всех» Курт Кобейн пользовался запрещенными приемами. И запрещенными препаратами:
— И это очень важная линия спектакля. Увы, с годами проблема наркотиков в России не исчезла, она только усугубилась. В моем детстве на таких показывали пальцем: наркоман! Но то, что выглядело нонсенсом, сегодня просто будни. И театр не должен тут проходить мимо.
.jpg)
Таким увидел Курта Кобейна режиссер Юрий Грымов. Фото предоставлено театром «Модерн»
— Даже если театр классический?
— А что такое классический? Такой ярлык некоторые навешивают на себя, оправдывая нежелание заняться современностью. Но разве великие драматурги Островский и Чехов не писали на злобу дня? И за их пьесы бились знаменитые худруки. И сейчас, уверен, театр должен поднимать такие острые вопросы, как наркотики, детский суицид или насилие в семье. Сцена — самое подходящее для этого пространство. Развлечений хватает и в телевизоре, и в кино.
— Но не оттолкнет ли часть аудитории стремление бить по нервам?
— Ни в коем случае! Это ведь не самоцель, а стремление говорить с публикой всерьез, о важном. Зрители разные, у нас на трогательном спектакле «Матрешки на округлости Земли» в зале сидят и девушки 18 лет, и 60-летние дамы. Как понять, что их к нам привело? Все они — женщины, но одни любят ТВ, а другие — интернет. А где общий знаменатель? Да надо просто ставить то, что искренне волнует тебя самого, — и тогда достучишься и до зрителя. Совершенно спокойно отношусь к тому, что меня могут не понять. Но если я берусь за постановку, то точно знаю, что хочу сделать и в какой форме. А зрители либо принимают это, либо нет. Кажется, наша Nirvana понятна зрителю: мы продали билеты на октябрь и часть ноября.
— Когда вы пришли в театр, то установили в нем определенный дресс-код. На спектакль Nirvana рекомендуете приходить в вечерних платьях и пиджаках?
— Мы в шутку объявили, что на эту постановку пускаем только тех, кто одет в джинсы и кеды. Разумеется, мы не можем категорически настаивать на дресс-коде. За два с половиной года, что я здесь работаю, был только один инцидент: человек явился в шортах и майке-алкоголичке. Ему вежливо предложили забрать обратно деньги за билет и прийти в другой день. Зрителям, которые следуют нашим правилам, было бы неприятно сидеть рядом с неряшливым человеком. Я вырос в интеллигентной московской семье. И мне всегда говорили, что в церковь и в театр нужно переодеваться. Когда мы с бабушкой ходили на спектакли, она переобувала меня в нарядные туфли. Хочется сохранить традицию, в которой театр — территория красоты.
— А в жизни вокруг далеко не все так прекрасно. Вы готовы реагировать на сегодняшние процессы в нашем обществе?
— Любой мой спектакль — это и есть открытое высказывание. Да, я хочу говорить о том, что сегодня творится на улицах, в интернете. Мне отвратительно происходящее по «московским делам». Такая жестокость государства — это катастрофа. Кто силен, должен быть милосерден. А если власть немилосердна, значит, с ней какие-то проблемы.
— Театр «Модерн» подведомствен департаменту культуры Москвы. Приходилось сталкиваться с цензурой?
— Никто и ни разу на протяжении двух лет не сказал мне, что можно делать, а чего нельзя. Конечно, если на сцене запрещен законом мат, не нужно его использовать. Но это частности, а в целом — никакого худсовета в советском стиле нет. Театр остается пространством свободы, но мы должны это не столько провозглашать, сколько доказывать своими постановками и игрой.
— Признаете популярную нынче эклектику: немножко мюзикла, немножко балета, немножко видео — и получаем хит сезона?
— Известно: нет ничего хуже скучного. Кому-то нужен мюзикл или видео, чтобы увлечь зрителя? Пусть используют. Мне не подходит ни то ни другое. В постановках моих могут быть и музыка, и танец, но в основе лежит русский драматический театр. Интересное не обязательно должно быть развлекательным. И настоящий зритель приходит в театр затем, чтобы вместе подумать и найти ответы на важные вопросы. И когда мы со сцены делимся мыслями, болями, страхами и радостями, то буквально кожей ощущаем, как из зала нам навстречу течет поток таких же эмоций. И очень благодарны за то нашему зрителю. Когда все это завязывается в один клубок, и возникает ощущение чуда — свободы, воздуха и света. Возникает театр.
