.jpg)
.jpg)
Команда исследователей из лаборатории лингвистической конфликтологии Высшей школы экономики составила первый в истории отечественного языкознания словарь языка интернета, возникшего за два с небольшим десятилетия. А кому и для чего он, собственно, нужен? И не устареют ли собранные лингвистами сведения уже через год? Поищем ответы.
Итак, кто же является аудиторией «Словаря языка интернета.ru»? Непродвинутые мамы-папы, которым хочется говорить на одном языке с зависающими в Сети отпрысками? Новички, желающие побыстрее освоиться в каком-нибудь сообществе и сойти там за своих? Консерваторы, решительно отстаивающие свое право жить по преимуществу в реале, но не оставляющие надежды найти общий язык с теми, для кого виртуал стал единственной реальностью? Безусловно, немало полезной информации извлекут из него и первые, и вторые, и третьи.
Однако цель, которую ставили перед собой авторы, не столь утилитарна. Заведующий лабораторией лингвистической конфликтологии Высшей школы экономики Максим Кронгауз, возглавивший работу над словарем, сформулировал ее так: «Если говорить о серьезных научных задачах, то отслеживание изменений в языке необходимо для установления норм на основе реальных речевых процессов, а не наших идеализированных и часто искаженных представлений о языке. В еще более фундаментальном смысле — изменения языка, особенно его лексикона, позволяют нам судить об изменениях в культуре, политике и цивилизации в целом».
Девизом Кронгауза и его коллег, пожалуй, вполне могло бы стать бессмертное «Остановись, мгновенье!». Кто такие «фидошники», сегодня мало кто знает, а всего каких-то четверть века тому назад принадлежать к этой касте избранных, вхожих в интернет еще до эры известных сегодня поисковиков, было весьма престижно. В начале нулевых «падонки» с их «олбанским» языком будоражили едва ли не весь русскоязычный интернет, а сегодня от одного из самых распространенных сетевых сленгов уцелел лишь десяток клише — вроде «аффтар жжот». И большинство тех, кто нынче под пространным текстом пишет «слишкомногабукафф» или «ниасилил», понятия не имеют о том, откуда взялись эти выражения. В интернете языковые моды и стили меняются быстрее, чем в оффлайновой жизни. С точки зрения науки именно там и пролегает сегодня передний край лингвистики.
Слова и выражения, рожденные по эту сторону экрана монитора, перекочевывают в заэкранье, а их заэкранные собратья прочно обосновываются здесь. И те и другие трансформируются, мимикрируют, борются за право на существование. Как и почему это происходит? Данной темой отечественное языкознание до сих пор всерьез не занималось, и опираться составителям словаря пришлось исключительно на опыт зарубежных коллег.
Состоит словарь из трех разделов: «Слова и выражения» — это собственно словарь, каким мы его привыкли видеть, «Термины» больше напоминают энциклопедию, а «Субкультуры» — учебник истории интернета в миниатюре. Сложнее всего было работать над первым, самым большим разделом: включать ли в него только то, что родилось в Сети, или то, что там прочно обосновалось, даже если пришло из реала? Ведь еще совсем недавно интернет-словечки сильно отличались от любых других жаргонов, а сегодня граница размыта, почти стерта. Где возникло знаменитое «мимими» — в он- или оффлайне, — точно установить так и не удалось, а вот определение «диванный» имеет явно несетевое происхождение, тем не менее без этих слов представить нынешний интернет практически невозможно. Или вот еще закавыка: «ржунимагу» и «ящитаю» — все еще выражения или уже слова?
Между прочим, Рунет сегодня генерирует гораздо меньше новых слов, чем еще пять лет назад. И у ученых есть этому объяснение — интернет перестал быть средой для немногих, став местом встречи для большинства.
«Детство Рунета закончилось, началась молодость, — считает по этому поводу Максим Кронгауз. — Как и любой другой, сетевой жаргон является способом отсеять чужих, своего рода кодом опознавания. Новые слова были элементом игры. Интернет вырос из коротких штанишек, потому и игры все меньше, а мемами быстрее всего становятся высказывания политиков. Как, например, фраза Медведева про «денег нет», которую лишь чуть-чуть «подправили».
Похоже, что от игр со словами обитатели Сети переходят к играм с тем, что за словами стоит: прежде негодовали из-за несоблюдения норм грамматики, теперь линия фронта проходит по лексике. Русский язык предполагает достаточно тонкие различия, обусловленные социальной дистанцией между говорящими, пусть и не такие жесткие, как, скажем, английский (вспомним знаменитого профессора Хиггинса и цветочницу, которую ему удалось-таки заставить изъясняться как герцогиня). То, какие слова мы выбираем и как их произносим, говорит о нас не меньше, чем самое развернутое резюме, а нередко, увы, и то, что мы вовсе не хотели бы сообщать собеседнику. Марксизм отменить можно, классовую ненависть — черта с два! Впрочем, классовыми и социальными различиями дело не ограничивается. Даже «падонки» не вызывали в свое время такой агрессии, какой сейчас подвергаются совершенно безобидные «мамочки» или «ванильки».
Русский язык превращается в поле битвы, и разворачивается она по обе стороны экрана монитора. Кто-то хочет видеть в нем средство сплочения нации, кто-то азартно и неистово использует для маркировки различий между разными социальными/политическими/этническими группами.
Однако, по мнению Максима Кронгауза, фатального противоречия в этом нет: «Язык выполняет обе эти функции. Другое дело, что функцию сплочения нации, как правило, берет на себя литературный язык, общий для всех. Именно он фиксируется в нормативных словарях, именно за ним пристально следит общество. А функции маркировки различий и даже фильтра «свой/чужой» берут на себя жаргоны и в более глобальных случаях — варианты языка. Владение разными вариантами и стилями (помимо литературного языка) позволяет человеку гораздо лучше ориентироваться в океане речи и не только понимать других людей, но и понимать, кто они и что собой представляют. Интернет противоречив и парадоксален. Но две главные характеристики бытования информации в интернете очень просты — это скорость распространения и охват. В этом есть пугающая сила и прелесть. Два мира — сетевой и реальный — столкнулись в клинче и пока не могут разойтись. Они меряются силами и хотят понять, кто будет владеть умами человечества».
