.jpg)
.jpg)
В октябре театр «Сатирикон» отметит 85-летие. Эти годы вместили и огромную народную любовь в пору, когда коллектив еще назывался Ленинградским театром миниатюр, а у его руля стоял Аркадий Райкин, и острый интерес к знаковым для «Сатирикона» постановкам Романа Виктюка, Петра Фоменко, Валерия Фокина, Роберта Стуруа и, конечно, нынешнего художественного руководителя Константин Райкина. Но, как любит говорить Константин Аркадьевич, «театр — это искусство настоящего времени». В интервью «Труду» глава «Сатирикона» не только вспомнил различные периоды из истории театра, но и рассказал о грядущих премьерах: ближайшей — «Как Фауст ослеп» Сергея Тонышева и намеченном на следующую весну собственном спектакле «Сирано де Бержерак».
— Многие молодые зрители «Сатирикона» уже, наверное, и не знают о Ленинградском театре эстрады и миниатюр. Но думаю, какой-то его ген в вашем коллективе остался?
— Да, и прежде всего это касается сердечного, уважительного, доверительного отношения к публике. Хотя понимаю, что в ежедневной практике любого театра есть обиженные зрители: кто-то, например, опоздал, кто-то захотел воспользоваться телефоном, а его остановили, или кому-то не понравилось, как билетеры к нему обратились. Но я сейчас про другое — про изначальный человеческий, художественный посыл к зрительному залу. Есть разные установки: бывает эпатажное отношение к публике, бывает равнодушное, бывают театры «для тех, кто понимает». Случается, даже маститые художники смотрят на зрительный зал с неким пренебрежением: дескать, я разговариваю с Богом, а вы только допускаетесь присутствовать: хотите — слушайте, хотите — нет. Иногда это открыто декларируется, иногда подразумевается, а вслух говорится только узкому кругу приближённых... В «Сатириконе» всегда было очень искреннее, любовное отношение к зрителям, которые пришли сюда с доверием, с болями и чаяниями, и они что-то хотят про себя, про свою жизнь узнать, услышать. Этот наш разговор подобен некоему сговору. Вот такая традиция идет от Аркадия Райкина, от его театра.
— Вы в нём проработали вместе с отцом шесть лет, но, вероятно, помните тот коллектив с детства?
— Конечно! Это был обожаемый театр, беспрекословно аншлаговый, битковОй. Как с придыханием говорили администраторы: «Этот — собирает!» Это же был ленинградский театр, но в Москве гастролировал по полгода. И вот помню такой случай: в здании ДК, где проходили гастроли, случилась какая-то авария, и в качестве площадки коллективу на две недели предложили Дворец съездов. Представьте, как звучит: Театр миниатюр — на самой большой сцене страны, в шеститысячном зале! Билеты раскупили, кажется, за один день. Спектакль строился из миниатюр, после каждой из которых должен был закрываться занавес. А поскольку на огромнейшей сцене Дворца съездов скорость его движения была ограничена, то уже в середине миниатюры, когда ещё действие было в разгаре, полотнища занавеса, как два встречных парохода, медленно начинали выплывать друг к другу. Это было очень смешно.
— Эстрадных театров такого уровня у нас в стране больше так и не появилось...
— Тот театр и жанр, в котором работал Аркадий Райкин — вообще, отдельное явление, его сложно безоговорочно отнести к эстрадному. Это был очень серьезный театр со спектаклями, у которых было единое художественное оформление, сквозной драматический сюжет, здесь работали замечательных сценографы — например, Николай Акимов, музыку писали выдающиеся композиторы — Ян Френкель, Борис Мокроусов... И это был театр огромной народной любви. Вот такое нам досталось наследство, такая история. Её повторить невозможно. Для меня существует жанр «Аркадий Райкин». Он собой этот жанр начал, открыл, развил до очень больших художественных высот и своим уходом закрыл. У папы был гигантский сольный репертуар, на много часов — то, что сейчас называется стендап-комедией. Он в некотором смысле родоначальник этого явления — в нашей стране уж точно.
.jpg)
Отец и сын. Фото из открытых источников
— К сожалению, уровень вкуса его современных представителей часто далек от совершенства.
— Я видел и очень хорошие выступления, стендап — интересный жанр с точки зрения сольных актёрских высказываний. А барахла во всех сферах искусства всегда больше, чем чего-то достойного. Если не будет тени, то как мы узнаем, что такое свет?! Мы в нашей Высшей школе сценических искусств хотим в будущем году сделать фестиваль или форум артистов этого жанра.
— 85 лет для театра — много или мало?
— По большому счету это просто арифметика, которая ничего не говорит о современном состоянии коллектива. Что зрителям эта родословная?! Люди заплатили деньги за конкретный спектакль. Если он им понравился — значит, это хороший театр, а если нет — плохой, сколько бы лет ему ни было. Сложная линия расцветов и увяданий не связана напрямую с возрастом коллектива. Театр — такой, какой сегодня спектакль. Это искусство настоящего времени.
— Глядя на два ваших последних спектакля, «Грозу» и «Четыре тирана» по пьесам Островского и Гольдони, понимаешь, что эти драматурги говорили практически об одном и том же...
— Темы, волнующие человечество, во все времена, в общем-то, одни, и великие писатели с помощью разных слов, жанров и персонажей говорят, по сути, об одном и том же: о свободе и несвободе, о людях, устремленных в прошлое и стремящихся к будущему, о живом и неживом, о ценностях мнимых и истинных. Классика — потому и классика, что всегда попадает в суть вещей. И потому, например, Островский до сих пор — современнейший драматург, хотя отдельные слова в его пьесах, может быть, уже и устарели. Но важно, в каком темпе, ритме, контексте, с какими интонациями ты их скажешь. Если станешь играть Островского, как в Малом театре во времена драматурга, тебя не поймут, потому что это будет музейный вариант. Зрители ведь приходят смотреть в первую очередь что-то про себя, и им надо дать понять, что это про них, а не про кого-то, кто жил в старину. Публику волнует узнаваемое.
.jpg)
«Гроза» в «Сатириконе» — спектакль про нас, сегодняшних
— «Сатирикон» открыл сезон спектаклем Сергея Тонышева «Как Фауст ослеп» по знаменитой трагедии Иоганна Вольфганга фон Гете, (кстати, 28 августа мир отметил 275-летие со дня рождения писателя).
Когда режиссер пришел ко мне с предложением поставить «Фауста», я сразу за эту идею ухватился. «Фауст» меня интересует давно, «в борьбе» с ним я провел долгие годы: со многих попыток пробовал прочесть это произведение и не утонуть в нём, но оно побеждало меня своей переизбыточностью. Хотя в очень качественном переводе Пастернака все это и лихо, и здорово, но ты в какой-то момент теряешь канву — такая огромная это махина. Ведь «Фауст» (беспрецедентный случай!) создавался в течение 60 лет, это произведение жизни Гёте. Ставить его на сцене, конечно, рискованно, но я очень верил, что у Сергея все получится. Он вычленяет линии, которые могут волновать зрителя, и убирает всю избыточность.
.jpg)
Постановкой по «Фаусту» Гете открылся новый сезон «Сатирикона»
— Вы тоже участвуете в этом спектакле?
— Только мой голос в записи.
— А что сами поставите в этом сезоне?
— В марте будущего года выпускаю «Сирано де Бержерака» Эдмона Ростана. Эта пьеса, мне кажется, «висит» над каждым театром и ждёт своего часа. «Сирано...» — жемчужина мировой драматургии, веха театральной истории. У нас спектакль по драме Ростана шел в 90-е годы — кстати, это единственный случай, когда я ставлю на сцене произведение, героя которого сам когда-то играл. Давно думаю про эту пьесу, она интересная, хотя и очень «литературная», таит в себе много опасностей — мелодраматичности, красивости, сентиментальности. Это ведь про красоту поражения, которое выше победы. Всегда оставаться верным себе — высокая жертва. Сирано был абсолютным «лузером», и, если смотреть с точки зрения карьеры, да и любви тоже, эти же слова применимы к нашим великим поэтам — Пушкину, Лермонтову. «До чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин», — говорила Наталья Николаевна.
Любопытна история этой пьесы, всегда смотрю, как её ставят другие. Но за всю жизнь мне очень понравился лишь один спектакль по ней, много лет назад, это была работа режиссера Бориса Морозова с Сергеем Шакуровым в заглавной роли. Всё остальное меня, как правило, не устраивает, и прежде всего потому, что не умеют играть стихотворный текст, он ведь диктует определенные требования. Чтобы зрители поняли его на слух, надо хотя бы делать правильные смысловые ударения. А этому не придают значения.
— Как вы относитесь к тому, что некоторые режиссеры переводят изначально стихотворный текст в прозу?
— Я уважаю чужие высказывания. Помню, Николай Рощин создал очень интересную постановку «Сирано де Бержерака» на основе подстрочного, то есть прозаического перевода пьесы Ростана. Это был очень напряженный режиссерский спектакль. Играли хорошие актёры, но главным являлось своеобразное, неожиданное прочтение. И замечательного «Евгения Онегина» я видел у Тимофея Кулябина, где всё было очень свежо, и вдруг среди стихов возникала прозаическая вставка, производившая сильный эффект.
Современный театр, как и всё современное искусство, пользуется новыми приемами для того, чтобы пробить броню современного человека. Человек же сейчас очень защищён от всего. С одной стороны, это ему необходимо: если всю информацию, которая на тебя обрушивается, например, из интернета, воспринимать «без кожи», то можно сойти с ума. И вот ты начинаешь адаптироваться, привыкать к этому ужасу. Но ведь так можно и вообще человеком перестать быть. А искусство и занимается тем, что не дает произойти этой метаморфозе. Но приходится менять приемы, потому что старые уже не работают. Вот почему искусство в последнее время сделалось более агрессивным, острым, откровенным, шокирующим.
— Но ведь и к такому можно привыкнуть?
— Правильно. А значит, потом могут быть откаты назад, опять в ход пойдут забытые традиции, и на сцене вернутся к чему-то очень ласковому и нежному. Театр — живое искусство, впрямую зависящее от рефлексии зрительного зала. А у того настроения меняются каждые год-два. Раньше на каком-то спектакле в определенных местах смеялись, а теперь нет, потому что это стало опасным и, значит, перестало быть смешным. Зато прежде и нам, артистам, не приходило в голову со сцены аплодировать зрительному залу, а сейчас это происходит почти безоговорочно: спасибо за то, что понимаете, про что мы играем. Потому что спектакли — это тоже вид борьбы за традиционные духовные ценности: достоинство, совесть, честь, честность, принципы гуманизма, когда сам человек, его жизнь, свобода и личность ставятся превыше всего.
