"Я ЗДЕСЬ, ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ!"

Главная Жизнь 01:01 25 Апреля 2001 163

В редакцию "Труда" из Австралии пришло письмо младшей дочери атамана Г.М. Семенова Е.Г. Явцевой (урожденной Семеновой). Она выражает решительное несогласие с версией обстоятельств ареста ее отца, изложенной в публикации Валерия Поволяева "Достали из-под з

Поволяев Валерий

Напечатать

Не каждый день в редакцию приходят письма из Австралии, тем более, как в данном случае, - от дочери легендарного атамана. Напомню, что речь в газетном материале шла о том, как в марте 1945 года капитан-лейтенант Амурской флотилии Александр Томилов был отправлен в глубокую разведку в Китай, в Харбин, где сумел близко сойтись с верхушкой русской эмиграции, встречался с атаманом Семеновым и другими видными деятелями белого движения. Через два месяца он вернулся в Хабаровск, а в конце лета началась война с Японией. В очерке было также рассказано, как арестовали атамана Семенова. В основу легли сведения, сообщенные А. Томиловым. Не верить этому человеку, которого я знаю добрых два десятка лет, у меня не было оснований.
Но, как оказалось, это лишь одна из версий ареста атамана. Елена Явцева, безусловно, права: слишком много историй ходит об аресте атамана, и какая из них верная - до сих пор было мало кому ведомо. Я спрашивал у старых военных разведчиков, откуда возникло несколько версий этого ареста? Ответ мне давали простой: атаман Семенов ушел, мол, за кордон с солидным золотым грузом. Это был так называемый золотой запас России. В частности, из Читинского банка атаманом в 1920 году были взяты 711 ящиков с золотом, перевезены в военное училище, затем - на станцию Даурия, а затем... А затем это золото исчезло. Во всяком случае, значительная часть его.
Это золото долгие годы усиленно искали и красные и белые. Семенов расходовал его по своему усмотрению. Как утверждают, перед своим бегством из Читы (на аэроплане) атаман отправил в Маньчжурию жену, на "карманные расходы" выдал ей 21 пуд золота и серебра.
Вот это-то золото и интересовало наши органы - фронтовых "смершевцев", разведчиков, чекистов - больше, чем сам атаман. Потому, как мне объясняли "знатоки", и были запущены в ход разные версии ареста Семенова.
На деле же, как следует из письма, арестовали Семенова так. Цитирую Е. Явцеву:
"В начале августа 1945 г. нам стало известно из средств местной массовой информации, что советские войска перешли границу и движутся в глубь Маньчжурии. В Дайрен войска пришли 31 августа или 1 сентября, точно не знаю, но навсегда запомнила, что задолго до них, а именно - 22 августа на аэродроме между нашим поселком и Дайреном высадился специальный десант. Это случилось так.
Во второй половине дня в небе низко пролетели и повернули в сторону аэродрома несколько самолетов с советскими опознавательными знаками. Примерно через два - два с половиной часа к нашему дому подъехал автомобиль. Из него вышли пять человек. Один из них был штатский - шофер советского консульства (мы его знали), четверо - военные, офицеры. Трое были вооружены автоматами, причем держали их на изготовку, а четвертый, майор, был с револьвером (или пистолетом) в руке. В это время сестра Тата (Татьяна), я и наш трехлетний племянник Гриша гуляли в саду перед домом, недалеко от ворот, всегда настежь открытых. А отец с нашим братом-инвалидом Мишей сидели в тени на открытой галерее, опоясывающей дом по второму этажу. День был жаркий, я даже помню, что отец тогда был в шортах и белой футболке.
Мы с сестрой, увидев военных, сразу замерли на месте, а они быстро подошли к нам, спросили строго и громко: "Где ваш отец?". Отец, видимо, все видел и вопрос услышал. Он подошел к перилам и тоже громко ответил: "Я здесь, господа офицеры!". И тут же отец велел нам проводить военных в дом.
Мы с Татой открыли парадную дверь и, как полагается, предложили офицерам войти. Но они в ответ резко и строго приказали: "Входите первыми!" - и продолжали держать автоматы наготове. Мы провели "гостей" в гостиную, где их уже ожидали отец и его старый друг, соратник по первой мировой и Гражданской - генерал-майор Е.Д. Жуковский (он всегда жил в нашей семье на правах близкого друга отца). Настороженно оглядываясь вокруг и все время держа автоматы наготове, военные вошли в гостиную.
Убедившись в том, что никакой засады нет и что никто им не оказывают сопротивления, офицеры по приглашению отца сели и положили автоматы на колени. После этого мы с Татой вышли.
Наш брат Миша был старше нас (ему было в то время 22 года, моей сестре Тате - 17, а мне - 15 лет), он хорошо понимал, зачем пришли офицеры, и в нескольких словах все объяснил нам. Встревоженные, мы, конечно, уже были не в состоянии далеко отойти - стояли все трое поблизости у открытых дверей и прислушивались к тому, что происходит в гостиной. А там шла беседа на вполне ровных и мирных тонах, никто даже голоса не повышал. По отдельным словам и фразам мы могли понять, что разговор шел то о второй мировой войне, то о первой. (И та, и другая - с Германией; и царские, и, наверное, советские офицеры прошли через фронт.)
Беседовали очень долго. Уже вечерело. Гостиная, где они сидели, через арку переходила в столовую. По заведенному порядку, когда наступило время, к отцу подошел наш повар и спросил, можно ли подавать ужин. Прежде чем ответить, отец, по закону гостеприимства, предложил "гостям" отужинать. Те охотно согласились. Потом и нас позвали.
Ужинали все вместе. За большим нашим столом, кроме приезжих-военных, сидели и мы все: отец, Е.Д. Жуковский, наш брат Миша, мы с Татой и маленький внук отца - сын нашей старшей сестры Елены - Гриша. (Елена была замужем, жила в Харбине, а сына привезла к нам на лето.) Ужин был весьма скромный, какими были трапезы у всех в те военные времена. Ну и, конечно, никакого вина не было и в помине.
Я думаю, нет нужды объяснять, что все мы пережили в тот день - драматичность события очевидна. Поэтому все происходившее врезалось в память, все помнится так, будто было вчера.
За столом сидели долго, пили чай, беседовали. Когда все закончилось, кто-то из военных спросил: "Ну а каких же убеждений вы, господа, придерживаетесь сейчас?" Не ручаюсь за дословность, но отец и Жуковский единодушно ответили примерно следующее: "Все тех же, что и в гражданскую войну, - за которые у вас расстреливают. Мы - русские офицеры, мы давали присягу вере, царю и Отечеству, и ей, этой присяге, остались верны - революцию не приняли и боролись с большевизмом до последней возможности"...
Вскоре после этого майор (наверное, он был там главным), заявил, что им пора ехать и что отец должен поехать с ними.
Мы поняли, что отец арестован. Миша, наш брат, помнится, как-то держался, а мы с Татой заплакали. Майор, увидев, что мы плачем, неожиданно стал успокаивать нас: "Не надо плакать, я вам еще привезу вашего папу, через несколько дней привезу..."
Отца офицеры увезли с собой, а Жуковского оставили, почему-то не арестовали в тот раз (хотя он тоже было засобирался).
Мы верили и не верили майору. Но на четвертый день рано утром увидели, что к нашему дому подъехал автомобиль. За рулем был тот самый майор, а рядом с ним наш отец. Больше никого с ними не было. Майор выполнил свое обещание - привез отца. И я до сих пор не понимаю и удивляюсь: зачем, почему он это сделал? Какими чувствами или соображениями он был движим?
Как бы то ни было, но весь этот день отец провел с нами. Мы помогли ему собрать необходимые вещи - смену белья, одежды и прочие мелочи. Вместе с нами все время находился и майор. Пока мы все собирали, он с интересом осматривал кабинет отца. Там был портрет последнего русского императора - Николая II и висела красивая икона Св. Георгия Победоносца. На комоде лежала главная награда царя, гордость отца - именное "Золотое Георгиевское оружие" (шашка). А рядом с шашкой была шкатулка - в ней хранились остальные четырнадцать боевых наград за ту, первую мировую войну. Тут же, на комоде, всегда стояла скромная фотография матери отца - нашей бабушки и лежал небольшой выцветший мешочек - кисет с горстью русской земли.
Потом мы все обедали, а после обеда перешли в гостиную. Майор увидел там открытое пианино, спросил, кто из нас играет, и когда все указали на меня, попросил сыграть что-нибудь... Наверное, ноты были открыты на странице, где была "Баркарола" Чайковского, потому что я хорошо помню, что сыграла именно "Баркаролу". Майор очень лестно отозвался о моей игре. И дальнейшие слова майора я тоже хорошо запомнила. Он сказал: "Вот переедете в Советский Союз и там завершите свое музыкальное образование - консерваторий там много. И не тревожьтесь - у нас в СССР по нашей сталинской конституции дети за отца не отвечают".
Вполне возможно, что майор говорил искренне. Но увы!.. Через два года и одиннадцать месяцев (24 июля 1948 г.) мы, три сестры - Елена, Татьяна и я - были арестованы, увезены в Союз, в так называемые "внутренние тюрьмы КГБ" (тогда - МГБ), а потом в Сибирь, в сталинские лагеря. (Братьев наших, Вячеслава и Михаила, забрали вслед за отцом, в том же 1945 году. Всем нам, детям атамана Семенова, "дали" по 25 лет. Кроме Михаила - инвалида с детства. Его расстреляли в Уссурийске 18 марта 1947 г.).
На этом наше свидание с отцом еще не закончилось. Наш дом был расположен примерно в трехстах метрах от моря. Не знаю, по чьему предложению, но отец и майор сходили туда вдвоем ближе к вечеру. Ходили недолго - искупались и вернулись.
А потом еще был вечерний чай. Отец чувствовал приближение расставания, его внутренняя тревога передавалась и нам. Это была последняя трапеза отца в своем доме в кругу семьи.
После чая майор обратился к отцу по имени-отчеству и сказал, что пора ехать. Отец энергично встал из-за стола. Мы все перешли в гостиную, по русскому обычаю присели на дорогу и помолчали. Затем отец взял небольшой свой чемоданчик, и мы двинулись к выходу.
...Мы подошли к машине, стоявшей у ворот. Отец поставил чемоданчик в машину и повернулся к нам. А майор закурил и, наверное, сочувствуя, понимая напряженность момента, деликатно отошел в сторону. Отец нас по очереди перекрестил, поцеловал каждого и сказал прощальные слова. Он произнес их один раз, а у меня они всю жизнь звучат в ушах. Вот его слова:
"Прощайте, дети... Я лишил вас Родины, а теперь вот возвращаю. Наверное, ценой своей жизни. Я был всегда противником большевизма, но всегда оставался русским. Я любил Россию и русским умру. А был я прав или не прав - покажет время. Живите честно. Если не сможете, не будете в силах делать добро людям, то хоть не творите зла. Живите по-христиански. Ну, прощайте..."
Потом он отвернулся, быстро сел в машину. Майор посмотрел на нас, кивнул нам, прощаясь, сел за руль - и они тронулись в путь.
Больше мы отца не видели никогда. О его трагической кончине мы узнали только из газет".
Повторяю - это, судя по письму, рассказ о реальных обстоятельствах ареста атамана. Остальное - версии, запущенные в свет теми, кто искал российское золото, увезенное атаманом. Надо полагать, и добрый майор, пытавшийся влезть атаману в душу (если, конечно, такой майор был), тоже занимался этим.
Любопытно, конечно, почему все-таки Семенов не ушел из Китая. Е. Явцева пишет, что ему запрещали передвигаться по Китаю японские жандармы. На деле японские жандармы вряд ли что-то значили для грозного атамана.
Е. Явцева пишет, что к ее отцу не надо было посылать разведчиков, не надо было следить за ним специально - он все время находился на виду у сотрудников дачи советского консульства в Дайрене, дача эта никогда не пустовала.
Скажу больше: один из зятьев атамана был завербован советской разведкой. Позже он сыграл двойную игру и часть богатств атамана с помощью американского дипломата Пайта перевел в Австралию. (Откуда, собственно, и пришло письмо Е. Явцевой.)
Позже зять был арестован нашими властями и за измену Родине отправлен в "места, не столь отдаленные". Следом были арестованы его жена и младшая дочь Семенова. Об этом, во всяком случае, было рассказано в иркутской газете "Версия" в 1999 году бывшим сотрудником КГБ, который, как он пишет, готовил документы об амнистии зятя атамана и его дочерей.
Мне понятно желание Е. Явцевой сказать о своем отце побольше хорошего и вообще говорить только хорошее. Но документы на сей счет неоднозначны. Капиталы, вывезенные Семеновым из России, так и продолжают пребывать за границей, в том числе, возможно, и в Австралии...

Напечатать

Жизнь 00:15 / 07 Ноября 2025 9089

«С чувством гордости вышли 7 ноября советские люди на улицы Кенигсберга»

80 лет назад на нынешней площади Победы состоялся первый советский парад

Владислав Ржевский, Калининград

Труд

По площади чеканят шаг летчики, участвовавшие в Восточно-Прусской операции. Фото из открытых источников

«Поверженная прусская столица — Кенигсберг — 7 ноября 1945 года впервые за всю свою семивековую историю увидела великий Октябрьский праздник советского народа» — так 80 лет назад написала...