ИГНАТ СОЛЖЕНИЦЫН: НЕТ НИЧЕГО ВАЖНЕЕ ЧИСТОЙ СОВЕСТИ

Главная Жизнь 01:01 24 Июня 2004 205

В последние годы он приезжает все чаще: у музыканта появилась своя публика, которая теперь реагирует уже не на громкую родовую фамилию, а на имя самого Игната. Теперь выступления молодого артиста вызывают серьезные отклики прессы - как было и в недавний в

Бадаева Евгения

Напечатать

- Игнат, у вас в роду, насколько знаю, нет музыкантов...
- ...Тем не менее именно дома началось мое приобщение к музыке. Это прежде всего радио и пластинки, которые слушали папа с мамой. И первое сильное впечатление - симфония Бетховена. Какая - сейчас уже не могу сказать точно. Я вошел к папе в кабинет, звучала пластинка - и я остановился как вкопанный. Мы вместе послушали минуты две... Родители и по сей день много слушают Шуберта, Бетховена, Брамса, Баха, Шостаковича, Сибелиуса...
- Иными словами, вы не очень сильно расстроили родителей тем, что не пошли по их профессиональным стопам?
- Конечно, нет. С их стороны вообще никогда не было никакого давления ни на меня, ни на моих братьев. Это видно хотя бы по тому, что каждый из нас выбрал свой путь: Степан - специалист по энергетике и охране окружающей среды при крупном промышленном строительстве, живет в Нью-Йорке. Ермолай поселился в Москве, консультирует наших бизнесменов, помогает отечественным фирмам повысить их конкурентоспособность в мире. Когда я уже занимался музыкой, с меня не требовали, как это бывает во многих семьях: сиди за роялем четыре часа, а потом хоть в футбол гоняй. Разумеется, дисциплина нужна, но будучи доведенной до абсурда, она убивает любовь к музыке. Меня, кстати, часто спрашивают: а папа не хотел, чтобы вы стали писателем? Но у нас дома так даже не стоял вопрос. Родители ни к чему нас не толкали и ничего не запрещали, не загораживали.
- Но они же заметили вашу музыкальность?
- Первым, кто обратил внимание на мои музыкальные склонности, был Мстислав Ростропович. Он заметил, что я подхожу к роялю, что-то подбираю на слух. Спросил: кто педагог мальчика? Родители не сразу поняли: по какому предмету? Он пояснил: по фортепиано. Они сказали: да парень просто балуется. Но Ростропович настаивал: вы не понимаете, у него способности... Общение с Мстиславом Леопольдовичем и в более поздние годы очень много для меня значило: наблюдать его репетиции, то, как он добивается от оркестра нужных звуковых красок, - бесценный опыт.
- Вы выбрали для учебы училище имени Перселла в Англии, а затем американский Институт Кертиса. Не жалеете, что тогда еще не было у вас возможности приехать в Московскую или Ленинградскую консерваторию?
- Знаете, не хотел бы кого-то обидеть, но убежден, что "Кертис" - это лучшая консерватория в мире. Уровень - потрясающий. Консерваториям в Москве и Питере я желаю только самого лучшего, но оттуда уехали сильнейшие педагоги, не хватает даже роялей... Моим учителем по фортепиано была великая Мария Курчо, ученица самого Шнабеля, а по дирижированию - прекрасный немецкий музыкант Отто Вернер Мюллер.
- Вы, кажется, не разделяете энтузиазма большинства ваших молодых коллег, стремящихся обязательно "засветиться" на каком-нибудь музыкальном конкурсе...
- Конкурсы в мире теряют свое значение. Одно дело, когда было два-три больших конкурса - имени королевы Елизаветы, имени Чайковского... Но сейчас их не счесть. Лауреатское звание обесценилось. Кроме того, в этой ажиотажной и довольно-таки пустой атмосфере выросло одно, а может, даже два поколения исполнителей, которых профессора специально готовили именно к конкурсам - к тому, чтобы сыграть пьесу громче, быстрее соперника, а не к тому, чтобы глубже интерпретировать и ярче донести музыку до слушателя. Идея достаточно порочная. Вот в спорте все понятно: ты прыгнул досюда, твой конкурент дотуда - ясно, кому давать медаль. Но в музыке, вообще в искусстве идеалы настолько менее определенны, здесь все так таинственно, субъективно...
- Наивный, наверное, вопрос: в какой степени вас как личность сформировала атмосфера дома, а в какой - жизнь за его пределами?
- Вопрос вовсе не наивный, хотя в процентах, конечно, не выразишь. И потом, в разные периоды жизни это соотношение менялось. До 14 лет, то есть до моего отъезда в Англию, влияние родительского дома было исключительным. К 18 - к моменту поступления в "Кертис" - я уже немало насмотрелся жизни в разных странах. И все-таки этот опыт уже менее определяющий, чем тот, домашний.
- Случается, что вы все - братья, ваши семьи - собираетесь под родительским кровом?
- Редко, к сожалению. Вот в прошлом августе выпали два таких дня. У меня двое детей, у Ермолая столько же, Степан пока холостой. Бабушка, слава Богу, жива - мамина мама. Получается 12 человек. У отца с матерью никогда не было братьев и сестер, зато мы, их дети, богаты ими, это большое счастье.
- Откуда ваши необычные по нынешним временам имена?
- Это, очевидно, влияние отца. Вам, наверное, известно, что его беспокоит то, как мы, русские, зря, без надобности сужаем свой язык. Поэтому он составил "Словарь языкового расширения", куда включил то из уходящей лексики, что еще реально вернуть в жизнь. Так же и с именами. Когда мы с братьями один за другим появлялись на свет, кругом были одни Сережи да Пети. Тоже, конечно, замечательные имена, но есть ведь и другие.
- Находясь рядом с таким человеком, как Александр Исаевич Солженицын, не испытываешь ли чувство некоторого холода и отчуждения, как бывает, когда смотришь снизу на недосягаемую снежную вершину?
- Нет. Во-первых, отец - не такой человек, чтобы дать близким это чувство испытать. Во-вторых, он - действительно настолько недосягаемая по своему уровню личность, что бесполезно и сравнивать себя с ним. Это великий художник, творец. Кстати, у музыкантов - не композиторов, а исполнителей - зачастую слишком высокое мнение о своей важности. То, что мы делаем, - это, так сказать, вторичное творчество, не создание, а воссоздание. Создают авторы - Моцарт, Шостакович... А у исполнителей, сколь бы великолепны они ни были, даже у таких, как Гилельс, Рихтер, Ростропович, задача скромнее.
- Какую главную заповедь вы унаследовали от отца - в творчестве, в жизни?..
- Он никогда это не формулировал словами, но я из его жизненного опыта вынес принцип: надо делать то, что правильно. Независимо от обстоятельств. Конечно, не всегда сразу понятно, а что, собственно, в данной ситуации правильно. Но в соответствии с тем, как ты свой долг осознал, и надо поступать. Не пугаясь возможных неприятностей. Потому что нет ничего важнее чистой совести.
- Есть ли у вас идеал музыканта - среди прославленных композиторов, исполнителей?
- Очень трудно сказать. И все же, пожалуй, - Бетховен. Он и композитор самого высшего класса. И человек необъятной сложности и щедрости духа. Да и простой людской щедрости. Как-то вот он для меня олицетворяет все то, что мы есть, - люди, человеки, со всеми нашими страстями, хорошими и плохими, со всеми недостатками, внутренними конфликтами, с нашим дерзким стремлением быть богами...
- Где бы ни жили русские музыканты, среди них принято говорить, что такой отзывчивой публики, как на Родине, больше нигде в мире нет...
- Разделяю их патриотизм, но добавлю: очень приятно выступать и в Германии. Тамошняя публика, может, чуть менее теплая, чем у нас, зато не уступает нашей по пристальности слушания, а по квалифицированности порой и превосходит ее.
- А где вы выступали у нас, кроме Москвы и Петербурга?
- В Екатеринбурге, Новосибирске, Самаре, много раз - в Нижнем Новгороде. А следующей зимой - гастроли по Западной Сибири, Уралу. Жду их с нетерпением: хочется познакомиться с новыми местами, узнать Россию ближе.
- Вы, насколько знаю, американский гражданин.
- И российский тоже. Америка мне дорога, я в ней вырос, люблю. Но душа у меня - русская, и судьба России мне гораздо дороже.
- А когда сюда приезжаете, не чувствуете себя немножечко человеком со стороны? У вас ведь даже, я смотрю, темп речи, движений - иной, нежели у большинства соотечественников: деловой, напористый...
- Вы правы, я - между двух миров. Там - не вполне американец, тут - не вполне русский. Но это скорее обогащает мою жизнь, чем наоборот.
- В течение ряда лет вы говорили в интервью, что вряд ли когда-нибудь вернетесь в Россию насовсем: семья, сложившиеся деловые связи...
- На сегодняшний день это действительно нелегко осуществить. У меня серьезные обязательства: я главный дирижер и художественный руководитель Филадельфийского Камерного оркестра и, сверх того, профессор в "Кертисе" по классу рояля. Но в будущем все возможно. Многое зависит и от личных обстоятельств, и от того, как пойдут дела в России.
- Ваша жена говорит по-русски?
- Да, она уже хорошо его освоила, хотя больше мы с ней общаемся по-английски. А с детьми я говорю только по-русски.
- Вы учите их музыке?
- Сын начал понемножку заниматься. Посмотрим, что из этого выйдет. Следуя примеру моих родителей, не хочу насильно заставлять детей делать то, что им, может быть, не свойственно. Жизнь в музыке сложна, трудна, зачастую неблагодарна. Впрочем, так же, как и в любой другой профессии. Конечно, огромное счастье доставляет сама музыка, это чудо, сотворенное Бетховеном, Стравинским, Прокофьевым... Главное удовольствие получаешь даже не от концертов, а от работы с оркестром, с коллегами. Вот ради этого стоит переносить все трудности, связанные с карьерой солиста и дирижера, - кочевую жизнь, постоянную перемену часовых поясов... Так что мой совет юному поколению: в музыку надо идти, только если есть внутреннее ощущение, что без этого ты не можешь жить, потому что она требует от человека слишком многого - полной отдачи сил. Но если это ощущение действительно есть, тогда иди без оглядки, неважно даже, какая именно карьера получится - может, и скромная, но ты будешь счастлив.
- Есть ли в Америке русское землячество, членом которого вы себя ощущаете?
- Эмигрантов третьей волны очень много. В Филадельфии их, наверное, тысяч двести. Но не могу сказать, что ощущаю себя частью этого круга. Ведь духовная близость определяется не только национальностью и не только территориальной досягаемостью.
- А разве Александр Исаевич в бытность в Америке не был центром подобного круга?
- Вовсе нет, он, наоборот, держался как бы в стороне, считая, что дело писателя - писать, а не "вращаться в круге", сколь бы культурным этот круг ни казался. Конечно, перед всеми, кто пронес русскую культуру сквозь десятилетия изгнания, как и перед теми, кто сохранил ее под коммунистическим гнетом, можно только преклониться. С другой стороны, значение заграничной диаспоры с конца 80-х годов по понятным причинам уменьшилось. Просто по масштабам невозможно сравнить тот вклад, что вносят в культуру миллион или два за рубежом, и 140-миллионная масса здесь, в коренной России, после ее освобождения от коммунизма.
- А сама Россия от происходящих в ней перемен не теряет ли своего лица? Посмотрите на Москву: немало старожилов, считающих, что столица, застраиваемая в последние годы в "лужковском стиле", становится уже не совсем русской, еще не европейской... На Тверской не найдете ни одного хлебного магазина - одни ювелирные да элитная одежда. Я понимаю, вы обычно приезжаете накоротко и не замечаете этих явлений.
- Ну почему же, замечаю. Просто мне это кажется неизбежной частью процесса. Не надо забывать, что Москва, конечно, русский город, но не совсем типичный. Особенно после XVII, XVIII веков она вместе с Питером стала отрываться от... ненавижу слово "провинция" - от остальной России. Тут есть какая-то аналогия с Нью-Йорком. Это потрясающий город, но если приезжающий думает, что вот такая она, Америка, и есть, - он заблуждается. Это та сторона Америки, которая повернута к внешнему миру. Так и Москва - она прочно вошла, наряду с Нью-Йорком, Токио, Сиднеем, Лондоном, в то малое количество городов, которые по сути наднациональные, мировые столицы. И тут стоит больше радоваться, чем горевать. Москва же еще и безумно живописна. Хотя современная архитектура не самая изящная, всякого понастроили. Но Патриаршие пруды, Сивцев Вражек с их камерными масштабами, с их очарованием - остались. Осталась река, Кремль... Чудесный город, лучше не бывает.
Беседу вел

Напечатать

Жизнь 17:01 / 08 Мая 2025 11420

Последняя колонка

В преддверии курортного сезона активизировались поддельные сайты по бронированию отелей

Труд

Фото: © Aleksey Smyshlyaev, globallookpress.com

Еще один солдат не без вести пропавший: Члены чувашского отряда «Память» нашли останки солдата, павшего смертью храбрых 83 года назад. Волонтеры проводили раскопки на месте боевых позиций пехотного полка возле приволжского...