Вспоминаю старика. Наглухо, под кадык застегнутый ворот рубашки. Неторопливую речь, где все слова на месте - будто от скрупулезной точности что-то зависит. Рассказ про то, как совсем еще маленький изумлен был и заинтригован колыханием оконной занавески, встал на подоконник и вывалился наружу. То, как он нащупал пальцами в стриженом ежике белоснежных волос шрам и улыбнулся: "Отметина осталась на всю жизнь..."
- Есть шрам, - ответила я, тоже почему-то пугаясь.
Крик, плач ли вырвался из ее груди, она всплеснула руками:
- Все! Окончен разговор! Это он, наш Костик!
И встала резко, словно собираясь отправиться в путь. Совсем как 31 августа, когда, едва дочитав "Глухаря" до середины, решила немедленно ехать в газету. Дочь с зятем успокаивали как могли. Видя ее возбуждение и решительность, стали отговаривать: вряд ли, мол, это возможно, чтоб спустя 74 года вот так с бухты-барахты нашлись два родных существа.
- А вы думаете, как это бывает? - возражала она.
И голос хорошо поставленный, учительский включала, и не утраченную с годами способность к анализу. Это вообще их фамильная черта: уникальная память, умение сопоставлять. Недаром она всегда так легко, почти играючи училась и в аспирантуру поступила с ходу, но бросила - не потянуть с четырьмя детьми.
Когда в августе после долгой беседы мы прощались с Николаем Павловичем, я уже знала, что напишу о нем. Напишу о надежде, которая никогда не покидает человека, о важности самоидентификации: откуда, кто папа-мама и кто, наконец, он сам. Макситов Николай Павлович, по детдомовской справке Касым, 1927 года рождения. По-татарски ни слова не знает, но помнит, что рядом с домом была мечеть. Хорошо помнит план дома и реку рядом, корову пятнистую, черно-белую. Красивую сноровистую мать и хорошего отца, и что отношения меж двумя этими близкими людьми вроде бы не ладились. Есть еще детали, четко врезавшиеся в память, но разрозненные - и сколько ни силится, не собрать из них целостной картины. Профессия музыканта и достойная жизнь, преданная жена, дочь, отличница по жизни, внук - полный джентльменский набор, необходимый для счастья. Нет покоя, ответов на простые вопросы, с которых у человека начинается биография. "Жизнь брала под крыло, берегла и спасала. Мне и вправду везло, только этого мало..."
Подобрали его в 1932-м на вокзале в Средней Азии. Мальчик 4 дня, не сходя со скамьи, ждал отца. Не мог поверить, что его бросили. Знал, что отлучаться нельзя и больше он такой ошибки не совершит. Вот пошли они тогда с мамой за водой, он всего-то на минуту выпустил ее подол из рук - и мама исчезла из жизни навсегда. Откуда ни возьмись возник папа, посадил его на груженую арбу, и они медленно выехали с большого двора. Он и сейчас видит, какой он необъятный, этот пустой, затихший двор, слышит звук хлопающих створок большущих ворот...
Поезд мчал их на юг - становилось все теплее, попадались торговцы дынями и урюком. В большом городе, где столько людей живет на тюках возле вокзала, отец дал ему мелочь на мороженое. А когда Касым вернулся, не было ни отца, ни их скарба.
В своем письме Екатерина Алексеевна писала, что и ее пятилетний братишка пропал в 1932-м. У них был большой, богатый дом, рядом - мечеть и спуск к реке. Корова была черно-белая, (ее потом отобрали при раскулачивании). И звал ее братишка папой дядю Нуркая, сводного брата отца (отец погиб в 1928-м). А мамой звал его жену, тетю Фатиму. Удивительной красоты и доброты женщину. Нуркай с Фатимой не ладили, свекровь в конце концов их и развела. Свекровь не любила мать Фатимы, женщину богатую, сердобольную. В ее дворе толпилось всегда много побирушек: их кормили, давали одежду и ночлег. Кабаниха, так называет Екатерина Алексеевна мать дяди, раздражалась: "Не пристало добро разбазаривать!"
На пороге - почти библейское переселение народов: раскулаченных отправят в ссылку, другие, не дожидаясь своей очереди, сами двинутся в Среднюю Азию. Богатое, большое село Шулдат, что в Сибири, рядом с городком Боготол, опустеет в считанные дни. Те, кому опасаться нечего, - ни происхождения, ни раскулачивания, - уедут в Кемерово наниматься на лесоповал или в угольные карьеры. Поедет туда и дядя Сулейман, с которым Екатерина Алексеевна всю жизнь будет поддерживать связь. Он умрет в Кемерове в 60-е глубоким стариком. И никогда не сможет ответить на вопрос, куда же делись его сводные братья, Нуркай и Даут.
Но есть еще кое-что, чего малыш Касым - если мы склонны принять эту историю - не знал. Его родная мать... была жива. Женой погибшего в 1928-м Абдуллы, родного отца Касыма, была Агафья Михайловна Андриянова. Ее младшенького звали Хасаном, а она его - Костиком. Старшего, Мухаметрахима, Агафья называла Трошкой, а дочь Кавсарию - Катей. Саму ее татары переиначили в Афифу, а за глаза звали "чукынган", крещеная. Когда Абдулла погиб, родственники взяли годовалого Костика у этой "чукынган" и отдали на воспитание в богатый дом, бездетным Нуркаю с Фатимой. Агафья с двумя детьми жила в Боготоле и наведывалась к Костику. Недолюбливала ее татарская родня не только из-за национальности, но и за симпатии к большевикам (на этой революционной почве они и познакомились с Абдуллой). Это ее товарищи шуровали по деревням, отбирая трудом нажитое, это из-за таких пришлось бросить насиженные места.
Агафья, похоже, не связывала пропажу сына с пропажей обоих братьев покойного мужа. Она склонна была думать, что его украли цыгане, вставшие табором на окраине Боготола. А может, ей так сказали намеренно? Она тяжело переживала потерю "медвежонка", своего младшенького. Ослепшую от слез и горя, ее поместили в больницу в Томск, а детей - Трошку и Катю - в детдом. Но в 1937-м она оправилась от болезни, забрала малышей и уехала с ними в Бухару.
Отсюда 16 апреля 1941-го проводила Трошку в армию. "Не плачь, - утешал он на вокзале. - Отслужу три года и вернусь, женюсь на Тане Бровкиной, и заживем..." Последнее письмо пришло зимой 1941-го, он писал, что воюет там, где казнили Зою Космодемьянскую.
- Мама тут же собралась в дорогу, будто и не война, - рассказывает Екатерина Алексеевна. - Я ее отговорила. А в июне 1942-го она умерла. Был-то ей всего 41 год. Все плакала: "Господи! За что мне такая жизнь? Мужа убили, сыночек пропал, старший погиб". А еще помню, как учила я в школе историю, и там про восстание декабристов и пять головок в овале. И вдруг мама так задумчиво: "Доченька, а ведь мы ведем род от декабристов..." Я потом, вспомнив ее слова, все прошустрила на эту тему, однако упоминания об Андрияновых нигде не нашла. Может, кто-то из ссыльных дворян жил в гражданском браке с местными и у них родились дети? Такие случаи бывали.
Сама Екатерина Алексеевна окончила Бухарский политех, как и ее муж. Он вернулся с войны инвалидом - без руки и без ноги, преподавал в родном институте. Екатерина Алексеевна 53 года работала в школе учителем химии. Дочь ее Надя и зять, у которых она сейчас живет в Тучкове, окончили тот же институт.
- А что Костик-то, то есть Касым, ну, Николай Палыч, меня не признает, да? - вдруг спрашивает старушка.
Да нет, отвечаю, просто ему надо к этому привыкнуть, переварить новую информацию. Слишком долго он ждал вестей. Когда веришь истово...
- Ну да, ну да... - соглашается старушка. - Вы ему только передайте, что он из хорошей, любящей семьи. Помню, мы приходили с мамой из Боготола к Костику, а тетя Фатима ему манку, да еще на молоке, варила! Какой, думаю, Костик счастливый. Уже голодно было. Хлеба совсем не стало. Картошку в мундире пекли, засушивали и вместо хлеба ели - обманку такую делали. Вряд ли дядя Нуркай его бросил. Может, его тогда самого повязали. Такое было бегство... Голод. Все ехали в Среднюю Азию. За кусок хлеба убивали. Куда так скоропостижно делись дяди Нуркай и Даут? Мне-то ведь и самой было семь лет, тоже не все помню. А когда мама умерла, осталась я одна-одинешенька семнадцати лет. Сильно голодала.
Слушаю кассету еще и еще раз, черчу себе схему: вот человек, у него два сына от первого брака - Сулейман и Абдулла и два - от второго - Нуркай и Даут... Вспоминается библейское: "Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова..." Говорят, мировая литература насчитывает менее 300 сюжетов. Ощущение неповторимости фабул дают детали. Если задуматься, сюжетов, может, и того меньше. Каин убил Авеля. Иуда предал Иисуса...
В истории Николая Павловича (если тут не чудеснейшее совпадение) никто никого не предавал. Люди просто пытались выжить сами и помогали выживать другим. Как умели. Как у них получалось с учетом исторических реалий.
09:26
Сны мечты в Нью-Дели
