Наш дом должен был быть построен в 1918 году, и предполагалось его использовать как доходный дом, то есть хозяин намеревался зарабатывать деньги, сдавая квартиры внаем. Но революция и Гражданская война поменяла все эти планы. Когда в 1924 году моим родителям выдали квартиру в этом доме на улице Мира (дореволюционное название улицы — Ружейная), отделка в ней еще не была готова. Отец сам своими руками приводил все в жилой вид. И когда нашей семье предприятие выдало трехкомнатную, родителям показалось, что это слишком много для них. К тому же мебели никакой не было, и от этого хоромы казались еще более просторными. Именно по просьбе папы и мамы к нам в третью комнату поселили одинокую женщину постарше их. Я на тот момент только родилась, брат Володя только учился ходить и разговаривать. Сестра моя Майя появилась на свет позже – в 1935 году. Так что нам на четверых двух больших комнат тогда было более чем достаточно.

Когда началась война

До войны я успела окончить ФЗУ (профтехучилище) по специальности «кондитер». Когда война началась, я вместе с подругами написала заявление с просьбой отправить на фронт. И в военкомате даже особо не возражали и собирались нас отправить на фронт. Я сообщила дома об этом. Но брат Володя показал свое предписание об отправке в часть и строго сказал мне, что кто-то должен оставаться дома: родители подолгу находятся на работе, а кому-то надо заботиться о шестилетней Майе и вести домашнее хозяйство. И 4 июля случилось сразу три события: брат ушел воевать, отец заболел тяжелой формой воспаления легких и попал в больницу, а я пошла работать на кондитерскую фабрику.

Но на тот момент еще никто не ожидал, что немцы близко подойдут к Ленинграду и что это случится так скоро. Сестру Майю от маминого производства – от бумажной фабрики имени 1 Мая – даже отправили в лагерь в поселок Боровичи Новгородской области. Но потом перед родителями поставили условие: либо забрать детей к себе, либо отправить в Сибирь. Предчувствуя опасность, мама собиралась пойти на то, чтобы расстаться со своей младшенькой – ради того, чтобы Майя не подвергалась опасности при надвигающемся фронте. Но каждый раз назначенная эвакуация по каким-либо причинам откладывалась.

Бомбежки и артобстрелы участились. От них сгорела мамина фабрика. Маму и ее сотрудниц перебросили на рытье окопов. Сгорели многие продовольственные склады. Я помню: толпы народа бросились на пепелище. Привозили домой полные мешки пепла, сажи, каких-то огарков. Все это варили в ведрах и потом пили сладкий сироп.
Ленинград начал голодать уже с августа. Тогда же ввели и карточки. Я на работе еще как-то могла подъесть разных продуктов. Но производство довольно быстро сократилось и перепрофилировалось, осталась работать лишь одна машина из шести. От всего былого разнообразия осталось только печенье для летчиков, еще наладили производство хлеба.

К тому же городской транспорт действовал все хуже. Папа и мама сказали мне: когда несколько часов в день и все силы занимает дорога от дома до работы, имеет ли смысл там работать?

Я пошла учиться на медсестру и уже помогала возить раненных. Однажды везла раненых, и нашу машину непрерывно осыпало осколками от снарядов и бомб – они прямо грохотали по кабине и бортам кузова. Я даже испугаться не успела. Рассказала папе о своих приключениях. Папа же решил: «Если Тамара погибнет, то вся семья пропадет».

Жмых у блокадных детей считался лакомством

Дело в том, что мало было заработать хлебные карточки. Надо было еще и умело отоварить их. А это была целая наука!

Например, выгоднее талонами на крупу брать рис, пшено, макароны, чем горох или чечевицу, которые при длительной варке давали менее сытный навар, чем крупы. Или по части хлеба: выгоднее его было брать в тех местах, где эту же партию давали вчера-позавчера. Денек-другой хлеб подсыхал, и тебе доставалось большее количество по объему.

– А раздатчики хлеба в ответ не хитрили каким-то образом? Например, не подмачивали хлеб, чтобы на весах он тянул больше?

– Хлеб на тот момент изготавливался из таких компонентов, что дальше пропитать водой уже было невозможно. Он и так был влажный и кроме муки содержал много других компонентов: молотую бумагу, мелкие щепки и сухие листья разных растений, жмых. Хотя жмых тогда считался лакомством. Например, мамина сестра ела двойную порцию хлеба, потому что ее муж умудрялся как-то на работе наедаться жмыха, каких-то клеев и прочих полусъедобных веществ. У многих детей жмых вообще тогда считался главным лакомством. У других наших родственников сын неподалеку летчиком летал и иногда из своего пайка им что-то привозил. А у нас дополнительных возможностей пропитания не было.

Порции время от времени уменьшались, а листы с талонами становились все больше по размеру. Но на каждый талон выдавали все меньше и меньше продуктов. Крупы на одного человека в день отпускалось столько, что помещалось в фантике, свернутом из листка настенного календаря. А хлеба выдавали на четырех человек: 250+3х125=625 граммов.

Как папа победил холод

– Зима 1941-го – 1942-го была на редкость холодная. Как вы отогревались?

– В самом начале осени у нас затопило подвал, и большая часть дров, которые там хранились, пропала. Превратились в сплошную ледяную глыбу. Когда эти дрова закончились, топливо пришлось добывать самим. А в Ленинграде это было очень непростым делом, потому что пустили в топку весь мусор, все заборы, многие деревянные постройки. Мама какое-то время с места работы, где рыла окопы, собирала в мешок щепки, оставшиеся при строительстве ДЗОТов. Но носить их приходилось на себе, и было слишком далеко. Мама просто надорвалась от этого.

Наша соседка работала на каком-то складе, где хранилось много товара, который, по ее мнению, был никому не нужен. Тем не менее мы, наверное, сильно рисковали, когда укатывали с этого склада тележки. У этих тележек только колеса были металлические, а все остальное – деревянное. Вот эти тележки мы ломали и бросали в печь.

Ради экономии тепла папа печь нашу переделал. Мы жили на шестом этаже шестиэтажного дома. В каждой квартире была печь, дым из которой уходил в общую трубу. Отец решил повысить КПД топки. Он принес домой кирпичи и чугунную плиту. Сложил еще одну печь посреди большой комнаты и трубу из нее вывел в старую нашу печь. В результате даже от малого количества дров тепло в комнате держалось долго. Для экономии тепла нам одну комнату пришлось закрыть и на зиму даже законопатить. У нас грелась не только Ираида – наша соседка по квартире, но еще минимум по пять человек, иногда не очень хорошо знакомых. В особо холодные ночи – и весь наш подъезд. А без новой печки мы бы просто замерзли, потому что тепла явно не хватило бы.

Голод сразу раскрывал сущность человека

– Насколько массовым было в ленинградскую блокаду людоедство?

– На эту тему ничего не могу сказать – лично я не сталкивалась c этим. Кроме того, я не так много по Ленинграду ходила, не была знакома с криминальной хроникой. И вообще довольно мало с людьми общалась.

– А кошек и собак? Родной брат моей бабушки был оставлен работать в Ленинграде как железнодорожник. После каждого дежурства старался поймать и убить собаку или кошку. Сам он, его трехгодовалая дочь и двухгодовалый сын ели, а жена брезговала и в результате умерла от голода…

– Вот, может быть, ваш дедушка нашу собаку и съел? (Смеется.) У нас была очень хорошая собачка породы шпиц. Мы так ее любили, что, даже голодая, делились в ней скудными пайками. А выпускали на улицу ненадолго – даже притом, что на улице к чужим людям она никогда близко не подходила. На свалках ничего съедобного она не могла найти – все, что можно, было уже найдено и съедено. Она сама выбегала во двор только для того, чтобы сходить в туалет, и сразу торопилась домой. Однажды соседка по подъезду предлагала нам за собаку 700 рублей и соответствующее количество талонов на питание. Пока мы говорили с соседкой на эту тему, собачка стояла, дрожа и поджав хвост. Мы, конечно, отказались. Соседка ушла, и после этого собачка впервые за последние несколько месяцев радостно прыгала и виляла хвостом, насколько ей позволяли силы. И вот вскоре после этого собачка вышла во двор и не вернулась.

– А как насчет людей?

– Мы так привыкли к смертям, что просто не было сил ни удивляться, ни пугаться, ни горевать. Постоянно, когда шла домой, я натыкалась на лежащих на улице людей. Иногда – прямо в подъезде нашего дома. И если на лежащем была незнакомая одежда и при этом у меня не хватало сил нагнуться и заглянуть в лицо, я проходила мимо, иногда даже перешагивая через лежащего. Впрочем, если человек лежал в мороз на улице, уже не было шансов, что он живой.

Если я видела в покойнике знакомого, то обычно сообщала нашему дворнику или участковому врачу. Наша врач пришла на участок сразу после мединститута, когда ей было 20 с небольшим, и проработала там более 40 лет. Очень аккуратной и организованной была.

– А воровство и грабежи?

– Постоянно случались. Сплошь и рядом вырывали из рук карточки на питание или продукты. А это было равносильно убийству. Если семья оставалась без еды хотя бы на несколько дней, она частично или полностью вымирала. У меня этого не случалось, потому что еще в начале блокады папа на моей шубейке смастерил внутренние большие карманы. Шубейка была просторная, и со стороны было незаметно, что внутри полные карманы. В один я прятала деньги, в другой – талоны, по другим рассовывала продукты.

И я научилась эти процедуры делать незаметно даже рядом с пунктами раздачи продуктов. Потому что «пасти» будущих жертв начинали прямо рядом с пунктами. Причем отнимали талоны и еду не только какие-нибудь грабители-уголовники, а вполне нормальные люди.

Вот простой пример. По соседству со мной жила моя ровесница Тамара – мы с ней до войны даже дружили, и никто тогда за ней не замечал даже самых мелких признаков дурного характера. Однажды она пришла к нам в гости. Тогда блокада только началась, и талоны только появились. Но мы уже немало страдали от голода. Дома у нас была только маленькая Майя. Тамара предложила малышке поиграть в прятки. Пока Майя пряталась в большой комнате, Тамара обшарила маленькую комнату, которую на тот момент мы еще не законопатили к зиме, и съела весь хлеб, который мы поделили на четыре части. Даже шестилетняя Майя умела контролировать себя и никогда не ела мои, мамины или папины порции. Каково же ее было изумление, когда она обнаружила: взрослая 17-летняя Тамара, набив полные щеки, торопливо жует, остальное распихивает себе по карманам! Всего 1 килограмм 300 граммов – двухдневная порция на четырех человек. Когда мы пришли домой, Майя рыдала: она боялась, что мы не поверим в ее невиновность.

Я тут же пошла к Тамара, и та даже не скрывала свой проступок: «Вот так уж получилось – не могла стерпеть мук голода». Когда я шла к ней, думала: «Вот сейчас дам ей в рыло!» Но когда пришла к Тамаре, так и не смогла заставить себя руку поднять. Хотя Тамара сама просила: «Ну дай мне по морде! Я это заслужила!»

Дальше – больше. Вскоре Тамара перепрятала и съела все продукты, полученные на ее семью на несколько дней. И ее семья в один день умерла с голода. Потом дорвалась до еды соседей, и у них в живых остался только семилетний мальчик. Семь человек, из них пятеро детей, умерли разом «благодаря» Тамаре.

Обо всем этом узнала наш участковый врач от семилетнего соседа и сообщила куда надо. Тамару забрали в милицию, продержали в камере какое-то время и почему-то выпустили до окончания разбирательства. На тот момент мы уже эвакуировались из Ленинграда, и нам про происшедшее дальше рассказали соседи. Тамара зашла в нашу квартиру – ее впустила наша соседка Ираида. Тамара обнаружила продукты у нее и пыталась силой отнять. Соседка сопротивлялась, и Тамара много раз ударила ее сковородкой по голове. Весь диван, на котором сидела Ираида, был залит кровью, как и она сама. Тамару «повязали» на месте и отправили в колонию, где она просидела 10 лет.

Потом она приезжала к нам на старую квартиру – в 1964 году я уже жила с мужем и сыном в другом месте, и на улице Мира жила только моя мама-инвалид, а я часто приезжала к ней, чтобы помочь по хозяйству. Тамара заглянула к нам. Внешне почти не изменилась. Рассказала, что в колонии – где-то в Карелии – она познакомилась с таким же заключенным и по окончанию срока уехала к нему в Белоруссию. А теперь приехала в Ленинград, чтобы устроить сына на учебу в какой-нибудь институт. У меня былые обиды на Тамару на тот момент уже как-то притупились. Мы даже пустили ее в гости, поужинали с ней. Тамара несколько раз намеками просила, чтобы мы помогли ее сыну. У моего мужа была такая возможность, но я не смогла пересилить в себе неприязнь к Тамаре и не стала ей помогать.

Как вырывались из блокады

– А в вашей семье кто погиб?

- Брат Володя погиб на фронте, но об этом мы узнали только в конце войны, когда вернулись из эвакуации. А в Ленинграде нам неоднократно с мест службы отца и матери назначали эвакуацию. Мы много раз уже сидели на чемоданах, но всякий раз это срывалось. Отец сам руководил эвакуацией и если бы он задался целью, то еще осенью 1941 года наша семья могла бы уехать из Ленинграда. Но он не мог перепрыгивать через головы людей.

Права на эвакуацию добилась я сама. Как посоветовали люди, причем посторонние, через военкомат. Потому что мой брат Владимир воевал на фронте, и это было основанием для внеочередной эвакуации. И уже когда мы получили на руки документ на право выезда всей семьей, отец пришел домой с работы такой изнуренный, что мы даже испугались. За один день страшно исхудал. Было 8 марта. В этот день мы карточки отоварили в столовой – иногда там удавалось взять там судок горячих щей. Готовились сесть ужинать, но папа повалился на диван и начал хрипеть. Мы с мамой пытались как-то взбодрить его. Кормили даже, вернее, заливали ему в рот щи. Но папа умер. Мама выгнала меня из дома, обмыла папу, соседка Ираида ей помогала.  

Волокли мы санки по снегу до кладбища. Мама была совсем обессиленной – она не могла тащить санки и сама еле-еле шла, иногда падала, обессилев, мы ее поднимали. При этом она очень боялась, что ее сурово накажут за то, что в этот день она не пошла на рытье окопов. Еще до войны очень строго наказывали за прогулы, за опоздание. А во время войны эти строгости еще усилились. Между тем сразу после смерти отца раздобыть справку о его смерти тоже невозможно было – для этого мне несколько дней пришлось ходить по учреждениям, несмотря на то что карточки мы перестали на него получать на следующий день после смерти.

Снега той зимой выпало очень много. Отца мы положили на двое санок, связанных гуськом. Тащили санки я, наша соседка Ираида и моя подруга со своей мамой. Несмотря на то что отец перед смертью весил совсем мало – менее 50 кг, – эти санки мы едва доволокли до Серафимовского кладбища.

На кладбище командовала захоронением женщина в ватнике и противогазе. По ее указанию всех покойников укладывали подряд по мере поступления. Было отрыто несколько траншей длиной метров по 100, и в каждую покойников укладывали в несколько слоев. Вернее, многими-многими слоями. Женщина в противогазе приказала, чтобы мы оставили отца в сарае. И нам для того, чтобы потом можно было определить точное место захоронения, пришлось отдать женщине в противогазе дневную порцию хлеба для семьи, иначе нашего отца без нас бросили бы в траншею неизвестно где. Как ни печально сейчас сознавать, многие бюрократические процедуры во время блокады невозможно было решить без съедобной взятки.

После смерти отца нашей семье еще несколько раз переносили день отъезда на «большую землю».

На вокзале таким образом просидели двое суток и за это время ничего не ели. Никакой давки при посадках не было – военные всем процессом четко руководили. И тем не менее два раза давали команду на загрузку в поезд. Но оба раза в вагон попасть нам так и не удалось. Третий раз сели самовольно, едва лишь получив на станции пайку хлеба на троих – на меня, маму и сестру Майю.

В вагон мы не проникли и поехали на привагонной площадке – в том вагоне, поднявшись по ступенькам, попадали не в вагон – на открытую площадку. Часть вещей пришлось разместить на сцепке между вагонами.

По железной дороге мы на поезде проехали 40 километров за полтора суток, хотя до войны это расстояние поезд преодолевал за полтора часа. Поезд шел очень медленно и постоянно неожиданно из-за бомбежек останавливался и потом так же неожиданно трогался с места. Пока ждали на вокзале, познакомились с девушкой Лидой – она на несколько лет старше меня – и ее мамой, которая была еще в худшем состоянии, чем моя мама. Все вместе впятером мы и ехали на поезде. Мы с Лидой зашли в вагон, а потом никак не могли выйти, потому что дверь пассажиры забаррикадировали. Наши мамы так и думали, что мы где-то по пути остались, и сами порывались сойти с поезда, потому что без нас двоих двум больным и неподъемным женщинам вместе с семилетней малышкой было выжить нереально. Не вышли они только потому, что никто не мог им помочь это сделать.

Дорога жизни

Когда подъехали к Ладоге, оставалось еще приличное расстояние от железнодорожных путей до берега озера. И здесь тоже надо было суметь попасть на машину. Беженцев собирали небольшими группами, сажали в грузовик вместе с их вещами. В одну машину загрузились и мы, но она долго не отъезжала. А Лидиной маме стало совсем плохо – едва подавала признаки жизни. Ее забрали санитары в ближайший медпункт.

Мы думали, окажут первую помощь и сразу же вернут. Но Лида и ее мама задерживались, а уже пришел шофер, машина была готова ехать. Мы тормозили как могли. Вернее, только я тормозила, потому что моя мама и сестра Майя едва живые сидели в кузове. Народ уже начал роптать, да и время играло против нас – солнце всходило и все больше пригревало лед, и с каждой минутой по нему все опаснее становилось ехать. Но если выбросить их вещи на берег, то они пропадут, а Лида и ее мама замерзнут, да и просто лишатся возможности хоть что-то поменять на продукты и наверняка умрут с голода…

Наконец показалась Лида и санитары, которые несли на носилках ее маму. Загрузили их в кузов. Шофер и военные еще раз у всех нас спросили, решились мы ехать или передумали. Мы все согласились, потому что, например, лично я на тот момент уже впала в апатию, мне было все равно, провалимся под лед или не провалимся.

Машина заехала на поверхность Ладожского озера, и колеса ее наполовину ушли под воду. В некоторых местах мы ехали по доскам, но не везде они были видны. В некоторых местах дощатые настилы были перекинуты с льдины на льдину. Но шофер не всегда видел края этих льдин. Шофер и военный рядом с ним держали дверцы кабины открытыми, но если бы лед треснул, то даже они вряд ли спаслись бы, что уж тут говорить об инвалидах, стариках и больных, которые сидели в переполненном кузове на своих вещах!.. Но на другой берег все же кое-как добрались.

На восточном берегу подумали: все несчастья позади. Но не тут-то было. На берегу сидела громадная толпа и грелась у костров. Никаких дров вокруг нет, и потому люди жгли свои личные вещи, которые с таким трудом сюда из ленинградских квартир довезли.

Мы двое суток ничего не ели, но я испытывала не чувство голода, а только апатию и усталость и уже плохо соображала. Если бы не надо было заботиться о маме и Майе, я бы легла где-нибудь и уже не встала бы никогда. Несколько раз мы с Лидой становились в очередь за продуктами, и всякий раз очереди прямо перед нами прерывались. Вернее, продукты заканчивались. Такая вот невезуха.

Вернулись ни с чем, и тут мама Лиды умерла на ее руках. Я пошла опять за продуктами и встала в очередь. Наступала ночь, сразу резко похолодало. И некоторые люди от истощения просто падали и тут же умирали. Их никто не убирал. Я нечаянно наступила на кого-то… И до сих пор чувствую его ребра под своей подошвой. Сразу в испуге отпрыгнула. А когда рассвело, я заметила: некоторые люди в очереди специально стоят на трупах, чтобы ноги себе не отморозить. И даже молча толкаются, чтобы встать поудобнее.

Наконец очередь дошла, и я получила сухим пайком сухари и шоколад. И теперь новое несчастье – хожу и не могу найти своих. Толпа сидит громадная – до горизонта во все стороны. Когда шла за продуктами, я сделала привязку относительно ближайших домов на горе и вернулась к этой привязке. Ходила несколько часов и никак не могла найти маму и Майю. Так обессилела, что перестала бояться, что мешок из рук вырвут. Наконец из последних сил окликнула маму по фамилии: «Мама Клинцевич!» Она, тоже из последних сил, уже шепотом ответила мне. Оказалось, они с Майей сидели тут же рядом, но от инея все побелело и местность выглядит по-другому.

Мы до того три дня не ели, но сухари и шоколад уже не могли кушать даже через силу. Мама растормошила Майю, но и сестренка не хотела кушать. Я легла на наши узлы и сразу уснула. Мне снилось, что я уговариваю маму вернуться в нашу квартиру, где мне было так хорошо. А мама тихо уговаривала меня встать. Так во сне я с ней и разговаривала. Наконец пришла Лида и рявкнула мне в ухо. Только тогда я встала, и Лида повела меня за горячей едой.

Только после того, как мы поели теплой жидкой пищи, наши желудки начали работать. И все равно наши мучения на этом не окончились.

Горький хлеб эвакуации

Мы сели в поезд. Чтобы попасть на него, пришлось проводнице отдать дневную пайку еды за троих, несмотря на то что у нас были на руках предписание и все необходимые документы для проезда.

Нас сначала повезли в Ярославль. Поезд сначала добрался до Ярославля. Потом в Ставропольский край. И преодолели мы это расстояние… за месяц, хотя из вагона в вагон не пересаживались.

Мама была совсем плохая. Первые две недели дороги она не могла встать с полки. То, что я ей давала и через силу ее кормила, она отрыгивала или ходила под себя жидким. То есть ее желудок отказывался от пищи, несмотря на то что я ей все время пыталась приготовить что-нибудь горяченькое.

На колосниках печки, которую топила проводница, я и картошку пекла, и яйца варила, и даже мясо и рыбу, которые с невероятным трудом удавалось раздобыть на станциях у деревенских. Они приходили к поездам менять еду на какие-нибудь дорогие вещи у проезжающих мимо пассажиров. Иногда для обмена приходилось самой идти в ближние деревни и пару раз я едва не отстала от поезда. Отстала бы – точно все умерли бы. Я – без вещей для обмена, а мама и Майя – без меня, потому что сами вставать с полки уже не могли.

Майя поднималась с полки, только если я насильно спускала ее ноги с полки на пол, растирала их и силой вела сестренку в туалет. Малышка не капризничала, не плакала. Она делала только то, что я ей приказывала. Я приказывала есть – она ела, приказывала идти в туалет – она ходила. Организм Майи работал только по моей команде.

И вот одна женщина в деревне, когда я ей рассказала о наших бедах, посоветовала дать маме не вареное, а сырое яйцо. Я так и сделала. Через полдня я отлучилась за водой. Вернулась нескоро и перепугалась: мамы нет. Я сначала грешным делом подумала: мама умерла, и ее отвезли в морг. Но когда бросилась искать ее, то случайно увидела ее у вагона. Она стояла и меняла какую-то нашу вещь на продукты. Мама ожила, и мне с того момента стало намного легче.

Когда мы приехали в Ставропольский край, нас определили работать в колхоз. Нам выделили комнату в глинобитном домике. На второй день мы с мамой уже пошли в поле работать, взяли Майю с собой. Когда вечером вернулись, замок на двери был нетронутым. Но когда отомкнули его, комната наша была пустой. Абсолютно все унесли. Не только фамильные драгоценности, но и даже смену белья.

Оказалось, местные запирали хаты на висячие замки, которые вешались на кольца. Но эти кольца иногда втыкались в дверь неглубоко. Местные хозяева специально это делали, чтобы легко было проникнуть в комнату. Кроме нас и других приезжих таким же примитивным способом обворовали. А мы через всю страну тащили эти вещи, не меняли на продукты лишь для того, чтобы они достались непонятно кому?!

Но мы уже не ругались и не роптали на судьбу. Главное, мы выжили! И здесь мы могли ежедневно питаться тем, что сами добывали на полях или что нам выдавали на трудодни. Главное, мы выжили!

«Поверженная прусская столица — Кенигсберг — 7 ноября 1945 года впервые за всю свою семивековую историю увидела великий Октябрьский праздник советского народа» — так 80 лет назад написала...

Вооружённые силы Украины (ВСУ) попытались деблокировать город Купянск в Харьковской области. Об этом сообщает Telegram-канал «Иди и смотри». По данным военных корреспондентов, российские войска ведут в Купянске встречные бои, отражая...

Угол Большой Зелениной улицы и Малого проспекта Петроградской стороны, где в августе прошлого года обрушилась часть дома, обретает контуры аномального треугольника. В отличие от Бермудского, наш треугольник вполне рукотворный....

В официальных документах об этом осталось мало свидетельств, хотя для Питера и государства это событие имело судьбоносные последствия. «Вода в тот день достигла 380 см выше ординара, что совсем немного уступает...

«Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим», — настоятельно советовал когда-то Козьма Прутков. А на этой неделе СМИ облетело очередное бодрое сообщение Росстата...

Махинации в государственном казенном учреждении «Жилищное агентство» привели к аресту его директора Андрея Соколова. Октябрьский районный суд отправил фигуранта в СИЗО до 21 декабря. Его и муниципального...

От такого медведя мало шансов убежать Российские археологи описали новый вид вымершего гигантского медведя, обитавшего на планете примерно 5 млн лет назад. Как сообщил директор Палеонтологического института РАН Алексей Лопатин,...

Отгуляли ноябрьские. Поздравлений от друзей и знакомых я толком так и не услышала. В лучшем случае на мой вопрос о том, что празднуем, отвечали кратко: «Не разжигай!» Выходной день —...

Похититель дверных ручек Когда-то в Риме был снят фильм «Похитители велосипедов». А в Калининграде можно было бы снять кино про похитителя дверных ручек. Региональный Фонд капитального ремонта устанавливает в городе...

Суд Каменска-Уральского Свердловской области оштрафовал на три тысячи рублей местного жителя Сергея Глухих, который был признан виновным в поиске экстремистских материалов. Об этом сообщает ТАСС со ссылкой на объёдиненную пресс-службу судов...

Сумма ущерба по уголовному делу в отношении бывшего первого заместителя министра строительства Донецкой Народной Республики Юлии Мерваезовой и других фигурантов, обвиняемых в хищении денег у Министерства обороны РФ, превысил девять миллиардов...

«Нет, мало того что летом я из-за дронов три раза ночевала в аэропорту, а в сентябре почти месяц без интернета на даче сидела. Так теперь еще и должна доказывать, что я не дрон!» Приятельница...

Научное слово года: ИИ Лингвисты столичного Института русского языка имени Пушкина подвели итоги опроса «Слова года в науке — 2025». В голосовании участвовали больше тысячи преподавателей технических вузов и лабораторий...

Новые трассы на Эльбрусе На Эльбрусе, самой известной вершине Кавказа высотой 5600 метров, открылся очередной горнолыжный сезон. Минувшим летом на восточных склонах построены еще две канатные дороги и проложены 5 км...

Певица Лариса Долина предложила возвращать купившей у ней квартиру Полине Лурье деньги за недвижимость в течение трёх с лишним лет. Об этом рассказала РИА Новости адвокат покупательницы Светлана Свириденко. «Спустя полтора года судебных...

Тягостно тянулись минуты занятия по детскому хоровому пению. Я сидела на лавочке, мне было скучно. Обсудила с другими мамочками все детские темы, полистала маркетплейсы и соцсети, а занятие все не заканчивалось....