Признанные авторитеты вещают, остальные просто говорят. Но порою как раз остальных и хочется расслышать. Не предназначенные для чужих глаз письма говорят об ученом больше, чем многотомные академические труды. Как и написанные мимоходом путевые заметки или роман, по размеру не тянущий даже на повесть. И вот тому живые примеры.
Лев Данилкин. «Клудж. Книги. Люди. Путешествия»
Жаргонное словечко компьютерщиков «клудж» означает ситуацию, при которой по всем показаниям запущенная программа работать не должна, но работает. Автор, ныне культовый книжный критик, соотносит это явление с собой. Вначале он рецензировал то, что написали другие, теперь же пишет книжки сам. В сборнике помимо обзора прозы нулевых и размышлений на тему «коррупции дружбы» среди литераторов есть эссе о поездках по миру (Йемен, Япония, Галапагосские острова, Эфиопия, Китай) и портреты неординарных личностей. Тут академик Фоменко, писатели Александр Проханов и Адольфыч — Владимир Нестеренко, политолог Александр Дугин и вождь пролетариата Владимир Ленин, сочинения которого Данилкин приравнивает к захватывающе умному авантюрному роману. Не менее увлекательно он рассказывает и о том, за что берется сам, будь то поездки на велосипеде вокруг Новодевичьего монастыря или уроки географии-политэкономии с сыном Матвеем.
Фаина Сонкина. «Юрий Лотман в моей жизни»
Выдающегося филолога и просветителя Лотмана можно считать полноценным соавтором книги его сокурсницы по Ленинградскому университету, письма к которой (вкупе с ее воспоминаниями и дневниками) в большинстве своем впервые предаются огласке. По сути, перед нами эпистолярный роман второй половины ХХ века про историю платонической любви людей, разделенных большими расстояниями и связанных семейными узами. Он в Тарту, она жила в Москве, потом уехала в Канаду. Юрий Михайлович называет ее «мой единственный, мой далекий друг». После первого обыска у него письма Сонкиной становятся суше, строже и шлются не домой, а на кафедру в эстонский университет. Но после ее перестроечной эмиграции, наоборот, сочатся неизбывной тоской. Будучи неизлечимо больным и письменно попрощавшись с коллегами, ее он травмировать не хочет и заканчивает свое последнее письмо простым «До свидания». В переписке масса бытовых и социо-культурных подробностей, но ни слова о профессии и прочитанных книгах.
Милан Кундера. «Торжество незначительности»
Новый роман 87-летнего классика полон языковых игр и философских парадоксов. Сквозная мысль: западный культ индивидуализма — пустышка. Мы не принадлежим себе уже до рождения, поскольку ни пола, ни цвета глаз и кожи, ни языка не выбираем. В герои Кундера взял четверку друзей-неудачников: клерка-пенсионера, «великого поэта», который из благоговения перед поэзией поклялся не написать ни единой стихотворной строчки, актера, вышедшего в тираж, организатора светских вечеринок. К этой забавной компании, читающей воспоминания Хрущева, присоединяется: Михаил Иванович Калинин. Друзья приходят к выводу, что Сталин дал городу Канта Кенигсбергу имя всесоюзного старосты из жалости к старику, не имевшему реальной власти. Но если Ленинград, Сталинград, Карл-Маркс-Штадт давно переименованы, то Калининград незыблем. Чтобы остаться в истории, нужно быть ее марионеткой. Несмотря на обилие мини-сюжетов, в книге фактически ничего не происходит. Начинается она с того, что один из персонажей идет на выставку Шагала, но, увидев очередь, поворачивает назад. Тем же текст и заканчивается: незначительность не будет стоять в очереди к гению.
