Почти 90 лет назад Михаил Булгаков начал писать пьесу «Иван Васильевич» именно для Театра Сатиры. Но его спектакль вместе с самим произведением запретили уже после генеральной репетиции в 1936 году. И вот в 100-й юбилейный сезон театра пьеса вернулась на сцену, для которой предназначалась.
Впервые произведение Булгакова напечатали только в 1965 году. А восемью годами позже вышел кинохит Леонида Гайдая. Парадокс, но, возможно, его успех отчасти повинен в том, что в театре «Иван Васильевич» практически не появлялся: режиссеры боялись сравнений. Хотя в картине действие перенесли из 1930-х в 1970-е и добавили многое помимо булгаковского текста.
Зато именно на нем базируется нынешний спектакль худрука Театра Сатиры Сергея Газарова. Декорации и костюмы с первых же секунд впечатляют зрелищностью (браво, художники Владимир Арефьев, Мария Боровская и Дамир Исмагилов!). Сцена разделена на две части. В одной – оклеенная газетами комната изобретателя Тимофеева со скромной металлической кроватью и огромной машиной времени в виде зеркального шара. В другой – обиталище Шпака с роскошными обоями, сплошь заставленное антикварной мебелью и вазами. Сам Тимофеев в исполнении Ильи Малакова – не забавный Шурик, а рослый и симпатичный мужчина в щегольских малиновых брюках и белом халате. Неудивительно, что к нему неровно дышит, а в одной из сцен даже пытается соблазнить жена Бунши Ульяна Андреевна (Лиана Ермакова). Но Тимофеев весь в науке и не то что на соседку – на красивую жену-киноактрису внимания почти не обращает. Хотя, если б он это делал, то, наверное, тронулся бы умом. Потому что одетая в сногсшибательный наряд статная брюнетка Зиночка (Александра Мареева) и в жизни не выходит из некоей роли – ее движения и пластика настолько суетливы, что от этой дамы просто рябит в глазах.
Сюжет в общих чертах всем знаком: Бунша и Милославский попадают в палаты Ивана Грозного, а он сам – в квартиру Тимофеева. Когда ситуация с пропажей царя доходит в ХVI веке до точки кипения, изобретателю удается вернуть всех в свое время. Но попытка управдома и жулика отдать шведскому послу Кемскую волость приводит Грозного в такую ярость, что на прощание в порыве чувств он ломает аппарат Тимофеева. Тут напрашивается нехитрый вывод: использование некоторых плодов технического прогресса людьми с низким уровнем культуры, вроде Бунши и Милославского, может привести к катастрофическим последствиям.
Между прочим, тех, кто знаком с произведением Булгакова только по фильму, ждет открытие: управдом на самом деле – сын князя, выдающий себя за отпрыска кучера собственного отца. Как и в фильме, Буншу и царя в спектакле играет один актер – Юрий Васильев. В сценах, где оба персонажа появляются вместе, задействован дублер.
В финале Тимофеев просыпается и объясняется с Зиночкой, на этот раз и одетой скромно, и, слава Богу, уже не трясущейся манерно при каждом жесте. Но вот одна деталь из сна все-таки сбывается – Шпак сообщает, что его действительно обокрали. Кстати, этого крайне неравнодушного к блондинкам с соблазнительными голосами человека играет сам Сергей Газаров.
На поклоны герои выходят в энергичном танце – Тимофеев с Зиночкой, а Бунша с Ульяной Андреевной. Но красивый спектакль только на первый взгляд кажется развлекательным. В сущности его героев не назовешь счастливыми – Тимофеев крайне стеснен в средствах, Бунша живет с опаской из-за своего происхождения, Милославский (Артем Минин) в силу ремесла тоже запуган, хотя и сметлив. Сам ограбленный вроде бы успешен, но не может уберечься от воров.
Притом – вот удивительно – сатира в спектакле выражена не так ярко, как в фильме (хотя там она более жизнерадостна, чем у Булгакова) и в пьесе. Ибо некоторые ее реалии, озвучиваемые на сцене, сейчас уже не то что неактуальны, но даже и непонятны. Кто, например, знает, что такое ЖАКТы (жилищно-арендные кооперативные товарищества – «Труд»), которые собрался учреждать Бунша во времена Грозного?! Практически невозможно в постановке уловить и связь между мрачным периодом правления этого царя и 30-ми годами прошлого века, о чем Вениамин Каверин в предисловии к первому изданию «Ивана Васильевича» писал: «Забавный контраст между двумя эпохами начинает выглядеть не таким забавным». Вот и задашься невольно вопросом: может быть, осовременивания или режиссерские добавления в классический текст, как правило вызывающие недоумение зрителей и критиков, иногда все-таки уместны, помогая «прозвучать» тем оттенкам смысла, остроту которых сгладило время?
