КОНСТАНТИН РАЙКИН: Я САМЫЙ ПОСЛУШНЫЙ АРТИСТ НА СВЕТЕ

Главная Жизнь 01:01 04 Марта 2000 201

У театра "Сатирикон" свой стиль, свое неповторимое лицо. В его репертуаре мирно соседствуют бродвейский мюзикл и высокая трагедия, откровенный фарс и философская притча. И все это замечательно уживается на одной сцене. Его руководитель Константин Райкин -

Дорохова Нина

Напечатать

- Константин Аркадьевич, чем вы объясняете ставшие уже почти постоянными аншлаги в вашем театре?
- Некой сохраненной традицией театра Аркадия Райкина с его особой светлой энергетикой, с положительной "атакой" на зрительный зал. Даже если у нас играются трагические спектакли - "Гамлет", "Ромео и Джульетта", - все равно со сцены в зал идет добро, а не агрессия. В этом, мне кажется, главный залог успеха у публики.
Еще, я думаю, мы просто что-то угадываем во времени и говорим на понятном зрителям языке. Ведь для того, чтобы каждый день заполнялся зал на тысячу мест, театр должен быть по-настоящему демократичным. И здесь выручает моя нормальная, скажем так, здоровость, что-то такое в моей натуре, что позволяет мне быть похожим на других. Когда я делаю спектакль, я как бы сажаю себя в зрительный зал. И если мне нравится, то и публике, я верю, это должно понравиться.
Кроме того, я не из тех, кто любит только джаз или только классическую музыку, я человек широкого диапазона и очень в себе это ценю. Хотя некоторые из критиков, такие, знаете ли, рафинированные чистоплюи, говорят об этом несколько снисходительно: "Ну там, в "Сатириконе", и тот ставит, и этот. Там может быть спектакль по Кафке, а после этого -"Трехгрошовая опера". Да, да, да! У меня сегодня может быть Кафка, а потом абсолютно площадный и развлекательный спектакль, эдакое дуракаваляние без всякой глубинной темы, просто для того, чтобы у зрителей, как у детей, растопырилось лицо, потому что актерство - это еще и скоморошество. И это так замечательно - повалять дурака, по-доброму рассмеяться, особенно в наше время.
- Кстати, по поводу того, что "и тот ставит, и этот". Вы приглашаете в свой театр таких знаменитостей, как Роман Виктюк, Валерий Фокин, Петр Фоменко, Роберт Стуруа. Не боитесь проиграть на их фоне как режиссер?
- Что значит проиграть? Я понимаю, что в житейском смысле люди всегда все сравнивают, но в искусстве это неправомерно. Упомянутые вами режиссеры - огромные мастера, общение с такими людьми обогащает. Но и они тоже получают радость от общения с нами, потому что я от них слышу, как хорошо в нашем театре работается, какая у нас любвеобильная и трудовая почва, каким буйным цветом произрастает любое брошенное на нее семя. Гастролирующие у нас режиссеры добиваются всегда очень высоких результатов не только для нашего театра, но и для себя. Роберт Стуруа поставил у нас "Гамлета". Петр Фоменко - "Великолепного рогоносца", один из лучших своих спектаклей последнего периода. Роман Виктюк сделал у нас первый вариант "Служанок". Один из лучших своих спектаклей поставил в "Сатириконе" Валерий Фокин, я имею в виду "Превращение".
Участвуя как артист в работе этих режиссеров, я тоже многое на ус мотаю: из их профессионального мастерства, режиссерских приемов, взглядов на жизнь. Я не боюсь становиться учеником, я даже люблю быть учеником и испытывать святое чувство робости перед каждой новой работой, перед каждой новой ролью. И потом, гастролирующий режиссер не может долго репетировать, возиться с актерами, следить за спектаклем - он пришел и ушел. А я могу, я подытоживаю и цементирую то, что театр получает от этих корифеев. А глупое первенство - оно мне не нужно. Со своим самолюбием я всегда договорюсь. Тем более что оно у меня в другом. Я убежден, что любая удачная постановка известного режиссера в нашем театре - это мой плюс. Потому что когда это происходило? Это происходило во времена правления Константина Райкина (смеется).
- Когда вы играете в чужих спектаклях, вам приходится полностью подчиняться режиссеру. Не испытываете от этого дискомфорт?
- Абсолютно не испытываю. Я самый послушный артист на свете. Золотое правило исполнителя: "Сначала сделай, потом подумай". Время рассуждающих артистов периода раннего "Современника", время диспутов на репетициях прошло. Режиссер - главенствующая фигура в театре. Актер - солдат. "Слушаюсь, товарищ командир!" - вот его рефрен. У хорошего режиссера исполнитель бровью не ведет по своей воле. Личностные качества актера должны проявляться в том, чтобы задание режиссера, его идею сделать своей. Но для этого актер должен влюбиться в режиссера, увлечься его рисунком роли. Конечно, я сейчас говорю о выдающихся постановщиках, которым ты, артист, абсолютно доверяешь.
- Легко ли вам было с ними работать?
- Что вы! Они же такие деспоты! Такие мучители! Замечательный режиссер - совсем не тот, с которым легко. Замечательный режиссер - тот, с которым неимоверно тяжело. После работы с Петром Наумовичем Фоменко у меня было такое ощущение, что никакой другой человек на свете этого бы не выдержал. Я никогда в жизни так тяжело не работал. Потрясающий режиссер, замечательная школа, но школа вся неправильная, вся поперек правил. Нельзя учить с голоса - он учит, нельзя десятистепенное делать главным - он делает. А это бесконечное количество исправлений? У тебя вдруг что-то поперло, а ему наплевать - ты мизинец не так поставил, и он останавливает прогон. Артист делает прыжок, двойное сальто или повисает на чем-то, он сразу же начинает это улучшать: "Висишь?" - "Угу". - "На двух руках?" - "На двух". - "А на одной можешь?" - "Могу". - "А вообще без рук можешь? Не можешь... Жалко". Но в результате получается замечательный спектакль.
- Почему вы долго отказывались от роли Гамлета? Ведь это мечта каждого артиста...
- Во-первых, я уже играл Гамлета в "Современнике"...
- Но, наверное, причина была не только в этом?
- Не только. Идея моя была в том, чтобы просто поработать со Стуруа. Я хотел, чтобы он у нас что-нибудь поставил. А это очень трудно - его весь мир приглашает. И я его обхаживал, "клеил", - буквально как девушку. Я уж не говорю, что постоянно бывал в Тбилиси - я летел в любой город, если знал, что он будет там в аэропорту какие-то полчаса. Я вылавливал его даже... в Буэнос-Айресе. Я летал в Аргентину только затем, чтобы, зайдя на несколько минут к нему на репетицию, спросить: "Ты точно 8-го числа начнешь работать у меня?" "Конечно, как можно, - отвечал он, потом спохватывался и изумленно спрашивал: - Постой, а ты что здесь делаешь?" Конечно, после такого сложно обманывать. Кроме того, я был уверен, что если мне удастся затащить его на первую репетицию, он уже у нас останется, потому что "купится" на нашу атмосферу - у нас замечательная рабочая атмосфера в театре, все смотрят режиссеру в рот.
Когда же я убедился, что Роберта мы заполучили, дальнейшее развитие моей идеи заключалось в том, чтобы он поставил у нас русскую классику. Я мечтал, что Роберт Стуруа поставит у нас Островского - замечательного драматурга, русского Шекспира, но без всех этих этнографических прибамбасов и бытовых деталей, которыми Островский обязательно обрастает. Зная, что Роберт не любит быта, он - режиссер очень поэтичный, я надеялся, что вся эта бытовая лепнина уйдет и останется самая суть - то, что между героями происходит. Я стал приносить Роберту пьесы Островского, одну, другую, третью. А он посмотрел нашего "Великолепного рогоносца" и вдруг спросил меня: "А не хочешь сыграть Гамлета?" Вот тогда я и стал отказываться: "Ну что такое "хочешь - не хочешь". Для Гамлета я уже старый..." "Какая разница? - отвечал Роберт, - Гамлет - это не снаружи, это - внутри". Я опять пытался ему про Островского, очень мне дорога была идея с русской классикой, а Роберт опять про "Гамлета". И я понял: когда великий режиссер в пятый или шестой раз предлагает тебе "Гамлета" - гениальную пьесу, куда действительно могут вместиться все главные проблемы человечества, такими харчами не кидаются!
- Вы любите играть эту роль?
- Я играю эту роль с большим удовольствием. Во-первых, нам хорошо работалось со Стуруа, а во-вторых, мне нравится, какое воздействие на публику оказывает этот спектакль. А это для меня самый главный критерий. Мы работаем для публики, для ее дыхания, ее смеха, ее замирания, которое порой тише, чем ноль, потому что бывает тишина пустого зала, а бывает тишина замершего, туго набитого зала, в предельном внимании следящего за происходящем на сцене. В "Гамлете" есть несколько моментов такой удивительной, абсолютной тишины, и это тоже выстроено Робертом - мастером владения зрительским залом.
- Константин Аркадьевич, что мы все о работе да о работе... Вы много времени проводите в театре. А вот что для вас дом?
- Ну дом - это... Очень трудно вообще разделить театр и дом. Моя жизнь как-то протекает между этими двумя точками. Я и Москву иногда месяцами не вижу: дом - театр, театр - дом. Это очень заунывная жизнь, и, если это все не любить, от монотонности можно сойти с ума. Но я это люблю, поэтому мне больше ничего не надо. Кроме того, эти две точки постоянно сближаются: моя жена Лена все время здесь, дочь Полина... Дома мы иногда только ночуем.
- То, что ваша жена Елена Бутенко - актриса "Сатирикона", порождает дополнительные трудности?
- Безусловно. Правда, сейчас проблем стало меньше, потому что в "Сатириконе" Лена работает только на договоре. Она всерьез увлеклась пением, четыре года прозанималась у замечательного педагога Миры Львовны Коробковой и недавно записала свой первый компакт-диск под названием "Мадам, уже...". Это песни Александра Вертинского в ультрасовременной обработке. Очень талантливая, на мой взгляд, и по исполнению, и по аранжировке получилась работа.
- Дочь Полина - "закулисный" ребенок?
- Совершенно "закулисный". Она не только постоянно ходит на все репетиции и спектакли, но даже уроки делает в театре. А на сцену первый раз выбежала, когда ей было полтора года. Если она захочет продолжить театральную династию Райкиных, я возражать не стану...

Напечатать

Жизнь 00:15 / 07 Ноября 2025 21133

«С чувством гордости вышли 7 ноября советские люди на улицы Кенигсберга»

80 лет назад на нынешней площади Победы состоялся первый советский парад

Владислав Ржевский, Калининград

Труд

По площади чеканят шаг летчики, участвовавшие в Восточно-Прусской операции. Фото из открытых источников

«Поверженная прусская столица — Кенигсберг — 7 ноября 1945 года впервые за всю свою семивековую историю увидела великий Октябрьский праздник советского народа» — так 80 лет назад написала...