Вышла в свет книга Маршала Советского Союза А.И. Еременко «Дневники, записки, воспоминания.
— Сегодня история сродни футболу: все в ней разбираются. С легкостью необыкновенной судят о прошлом, а наиболее наглые объявляют себя историками и пишут о нем. На этой волне развлекаются и зарабатывают издатели: то фальшивые дневники Берии выпустят, то подложные дневники Власика. На каждый такой роток не накинешь платок, не крикнешь: не верьте, это фальшивка, компиляция, это ушлые «писатели» надергали чего-то отовсюду и склепали «дневник».
— Зачем это им?
— Ну как же! Подлинный дневник — наиболее ценный исторический источник. Автор записывает в него сегодня, не зная, что будет завтра и уж тем более через год. И для кого бы он ни писал — для себя, для близких, для потомков, для начальства, — все равно это исключительно сегодняшний взгляд. Потому-то слово «дневник» так привлекательно. Особенно для наших ветеранов, которые уже нахлебались мемуаров. В начале
Записки на ходу, приказы из сейфа и мысли на госпитальной койке
— Но так было в тех случаях, когда военачальники сами участвовали в процессе. Совсем иначе — с мемуарами Жукова. Я сам видел, как директор издательства АПН Вадим Комолов писал мемуары маршала — на основе материалов, получаемых им: из Министерства обороны. Там готовили ему военные характеристики событий, а он переводил все это в более или менее литературный текст. И давал Жукову. Георгий Константинович читал это, иногда говорил: «Помню, в тот день лил страшный дождь, мой джип застрял...» — и в мемуарах появлялся некий «оживляж». Но сам Жуков никогда свои мемуары не писал.
— Но поскольку он их все же читал, откровенных-то несуразностей быть не могло?
— Ну вот вам одна: как это через много лет после смерти Жукова появляются все новые добавления к этим мемуарам! Но то мемуары. Дневники-то гораздо ценнее любых мемуаров, которые пишутся спустя много лет и «причесываются» так, что истины не найти. Классический пример: сын Хрущева, сидя в США, подготовил к печати аж четыре тома отцовских мемуаров. И там вы не найдете ни слова о том, как в декаб-ре 1953 года по настоянию Никиты Сергеевича для него создали новую должность — председатель бюро Совмина по сельскому хозяйству, он же — зампредседателя Совета министров СССР. Это позволило Хрущеву заняться целиной, его проектом, который, как известно, привел к катастрофе уже через год. Но о том, что именно он персонально в ответе за провал аграрной политики страны, Хрущев никогда и нигде не писал...
На этом мутном фоне появление книги, озаглавленной «Дневники:», пробуждает у человека надежду узнать-таки правду. В науке истории есть такая вспомогательная дисциплина — источниковедение. Так вот, любой источниковед-профессионал, прочтя дневники Еременко, сразу поймет, что это конгломерат его материалов. Механическое соединение разнородных элементов. В данном случае — разнородных по времени записей. Что такое его настоящие дневники? Например, на стр. 136: «Приехал из Мартыновки в Зимовники, подготовился к отъезду в Цхалтубо. :Рано утром отправился в длинный путь: Зимовники — Моздок». Еременко отмечает в дневнике, где он находится, и иногда — с кем встретился, если эта встреча имела серьезное значение. Дальше этого выходить он не мог, ведь ведение дневников во время войны было запрещено.
— Абсолютно всем? И указ такой был?
— Всем без исключения. Было негласное, но категорическое постановление главкома. Почему? Потому что автор дневника мог записать в него то, что составляет предмет военной тайны. А если он в плен попадет, как это было со многими нашими генералами в начале войны?
— А когда появился этот запрет?
— В самом начале войны, как только началось отступление. Поэтому офицеры, которых во время войны называли «начсостав» — младший, средний, старший, то есть до генералов, — вообще не имели права вести какие-либо записи. Но генералам требовались кое-какие записи: раньше были перекидные календари, и человек использовал их в качестве ежедневника — для пометок, не раскрывающих сути событий. Мы легко можем установить, что в книге Еременко действительно есть изначальный слой подлинных его записей. Предельно кратких. Голову даю на отсечение, что всю войну Еременко вел записи исключительно такого характера — в две-три фразы.
Обратимся теперь к его автобиографии, она дана в конце книги: там он прямо пишет, что три раза лежал в госпитале, ему было скучно, и вот он стал писать воспоминания, готовить материал для будущих мемуаров. Только в госпитале, пользуясь дневниковыми записями, которые помогали ориентироваться во времени, плюс штабными документами, которые на фронте он хранил в штабном сейфе, а когда покидал фронт, прихватывал с собой экземпляр. Они уже не представляли ценности, это прошлое, на это уже никто не обращал внимания, потому что человек находился в тылу, далеко от фронта. Согласитесь, ни один нормальный командующий армией или фронтом не запишет в дневник свой же короткий приказ. Это дело начальника штаба — он этот приказ готовит, командующий подписывает, и все уходит по адресам и откладывается в сейфе начштаба... Итак, второй источник в книге — приказы. Они помогали вспомнить обстановку — где противник, где наши части, какие именно, и т.д. Этот второй слой книги характеризуется длинными, обстоятельными записями: где, что, как. Ну вот: 15 июля
Наконец, есть самый главный слой, на который сегодня и клюют все читатели этой книги, — оценочный. Оценки Сталина, Жукова, Хрущева. Здесь и подлинные его оценки, первоначальные — такие, как он записал о Мехлисе и Булганине. Почему важны эти две фигуры? Мехлиса, бывшего начальника ГлавПУРа, потом члена военного совета нескольких фронтов, в армии ненавидели все! Прочтем дневники Симонова о керченской операции: какими только эпитетами он его не награждает! Действительно, партийный чиновник ничего не понимал в военных делах, полез командовать, наломал дров, вызвал гнев и возмущение кадровых военных. Булганин тоже горел несколько раз. Эти две личности, с точки зрения командующих фронтами, армиями, заслуживали резко негативных оценок. Но! Скажем, стр. 257 — как пишет Еременко про Мехлиса? «В 15 часов поехал на учения. Мехлис, узнав о предстоящих учениях, сказал, что поедет туда обязательно». Никаких оценок — хороший он, плохой. Так же нейтрально и о Булганине.
Перейдем на личности
— А эпизод, когда Еременко спрашивает Сталина, кто виноват в посадках начсостава, и тот отвечает: «Ворошилов, Буденный, Мехлис»?
— Сейчас дойдем. Когда Еременко углублялся в работу над своими воспоминаниями на основе действительных дневников и штабных документов, он туда вводил характеристики людей. Но кого? Прежде всего Верховного Главнокомандующего, человека, которому он подчинен напрямую как командующий фронтом. И совершенно явно, что основная доля описаний Сталина, встреч с ним, характеристик прописана задним числом. Когда он с ним работал, то выдавал панегирик Сталину. Скорее искренний. И только в двух местах содержится негативная оценка Сталина — стр.
— Сталин в телефонном разговоре с Еременко говорит: «Гоните это г:, чего вы держите его у себя?» — а тот отвечает, что это не его компетенция. И позже Еременко подытоживает, что так он Хрущева спас.
— Это было написано до того, как Хрущев стал одним из руководителей страны. А после
— В свете такой чехарды времен и знаков как же на самом деле складывались разговоры со Сталиным?
— Очень интересное место из его описаний разговоров со Сталиным — то, что написано о Склянском, стр. 362. Тут надо вспомнить, что Эфраим Маркович Склянский до революции был помощник провизора, то есть мальчиком на побегушках. А в
Неслучайно он ссылается на книгу посетителей кремлевского кабинета Сталина, где по часам отмечено, сколько раз здесь был Еременко, сколько он там просидел. Записей разговоров никто там не вел — Еременко потом мог только вспоминать характер разговора, чтобы восстановить его. И, как это всегда бывает, суть была точной, а детали — кто что сказал — могли быть придуманы спустя годы. Но подчеркиваю: негативные высказывания мы находим всего лишь в двух местах. Еременко был заинтересован в том, чтоб его книгу издали, он был уже опытный царедворец и прекрасно понимал, куда подул ветер после 1956 года. Но эти позднейшие вписывания не определяют характера книги, не делают ее антисталинской.
А что он думал о товарище Жукове?
— Пассажи про Жукова особенно будоражат публику...
— Уверен: весь негативный материал о Жукове был написан после 1948 года, когда Жукова отправили в Свердловск командовать Уральским военным округом. Почему не когда Одесским? Маленькая деталь: когда в
Понижением стал перевод в Свердловск. И вот тогда-то Еременко и вспомнил старые обиды. Он наверняка полагал, что Жуков уже не поднимется, потому и погулял по нему вволю. И был в этом не одинок. Мало кто любил Жукова за его нетерпимый характер, злопамятность. За то, что он учинял в 41-42-м, когда выезжал на фронт: видел панику, неразбериху — мог достать пистолет и тут же расстрелять командира, не особо вникая в детали. Вся армия знала об этом. А те, кто командовал армиями и фронтами, знали и иное: победы Жукова на фронтах — большое преувеличение.
— А как же Халхин-Гол,
— Надо вспомнить, что командующим-то объединенными советско-монгольскими войсками был генерал Штерн, а Жуков командовал только частью этих сил. Во-вторых, важным обстоятельством подписания советско-германского договора 1939 года было требование к немецкой стороне, чтобы они надавили на японцев. В Монголии мы добились прекращения борьбы дипломатическими маневрами, а не только силой оружия.
Или вот еще штрих к портрету. Говоря о взятии Берлина, у нас вспоминают, как Жуков придумал направить на позиции врага тысячи прожекторов. Но мало кто знает, что первыми такой прием использовали японцы на Халхин-Голе. А Жуков это запомнил и повторил. Осуждать за это нельзя, в армии все не ново. Но и приводить как пример военного гения тоже не стоит.
Обида — движущая сила...
— Так почему же в Сталинграде Сталин с ним так поступил? Четыре месяца держать оборону города Еременко был хорош, а как освобождать его — оказался негож?
— В Сталинграде сошлись несколько гениальных генералов. Пока оборонялись, они все тянули лямку. А как замаячила грандиозная победа, каждому захотелось авторства. И все разногласия между Жуковым, который был в Сталинграде только представителем Ставки, и Рокоссовским, Еременко, Чуйковым только этим и объясняются. Победа на многих не делится...
— Получается, прав Еременко: дело в интригах?
— Конечно. Как и везде. Ведь через всю эту книгу Еременко красной нитью проходит его обида за то, что все уже генерал-полковники, а он все еще генерал-лейтенант. И орден Победы всем дали, а ему нет. Все становятся маршалами, а он генерал-полковник. И эта его обида как человека справедливая. Но почему его не повысили, нам не дано знать. Нужно быть в то время в Ставке, они все там интриговали.
— С другой стороны, Жукова Сталин недолюбливал, а с продвижением у Георгия Константиновича все в порядке?
— Сталин нашел в Жукове идеального выразителя принципа беспрекословности исполнения приказов — на чем стоит армия. Знал: пошлет Жукова — и тот умрет, но заставит выполнить то, что решено.
— Еременко говорит про Жукова: это, мол, такая гнида, что если не будет в пять-шесть раз перевеса, он ни в какое сражение никогда не ввяжется.
— А Жуков ни в какие операции до этого и не ввязывался. Он же был заместителем Сталина. Для того чтобы выезжать на фронт и добиваться осуществления решений, принятых в Ставке. И только когда уже пошел поход прямо на Берлин, вот тогда он вылез командующим фронтом. Только тогда. Вообще до Сталинграда про него мало кто и слышал. Перелистаешь газеты за полтора года войны — «Правду», «Красную Звезду», — увидишь кого угодно по двадцать раз, Жуков если и мелькнет, то раз или два. Смысл работы командующего — в наведении строжайшего порядка и дисциплины. И с этой точки зрения то, что делал Жуков, было необходимо и для армии, и для Победы. Не будь его, был бы кто-то другой.
— На какие детали в книге вы еще обратили внимание?
— Очень хорошо, что у Еременко здесь говорится о знаменитом приказе «Ни шагу назад!» лета
— А как интересно у него об обыске багажа, когда он поехал из Львова в Новосибирск...
— Здесь Еременко покривил душой — он отлично понимал, почему обыскивали вагон с его багажом: тогда чуть ли не еженедельно на секретариате ЦК разбирали случаи мародерства генералов — тащили трофейное имущество в немыслимом количестве. И поэтому вполне естественно, что, когда едет командующий фронтом и отдельно идет вагон с его вещами, нужно заглянуть. При этом Еременко знал об этом, потому что тут же закрытыми приказами извещали всю армию о снятии такого-то и такого-то за то-то и то-то и об отдании под трибунал. И на следующей странице он сам пишет о том, что вытворяли отдельные генералы — Осляковский, Широбоков и другие...
Да, в этой книге много прелюбопытных деталей, которые были в разное время Еременко записаны. Не в дневниках, а когда он стал готовить черновики своих будущих мемуаров, частично изданных. Эти детали становятся сегодня интересными для понимания войны.
