Актеру Евгению Стычкину в последнее время очень непросто выкроить время для интервью. Летом он снимался параллельно сразу в нескольких проектах, работал практически без выходных. Тем не менее наш разговор с актером состоялся — это случилось на съемках мистического триллера «Спящие» для телеканала НТВ. Они проходили в красивом подмосковном особняке, по сюжету принадлежащем герою Стычкина — бизнесмену, страстному коллекционеру живописи. Актер рассказал «Труду» о том, какое собрание произведений искусства помогло сформировать в детстве его собственный вкус, почему он любит работать с молодыми режиссерами и в каком случае предпочитает идти на риск.
— Евгений, есть ли у вас в характере что-нибудь общее с вашим героем Павлом Вороновым из «Спящих»?
— Пожалуй, есть: мы оба отдаем себя своему делу с азартом и даже страстью. Он всецело поглощен коллекционированием, я так же истово отношусь к актерской работе. Хотя в своей одержимости мы проявляем себя по-разному. Если мой герой считает, что для достижения цели все средства хороши, то я так не думаю. Есть вещи, которыми не пожертвую даже ради самой заветной роли, есть компромиссы, на которые никогда не пойду.
— Знаю, что ваш отец — переводчик-синхронист Алексей Стычкин коллекционировал русскую живопись и предметы прикладного искусства. У вас были любимые экспонаты в его собрании?
— Нет, к материальным ценностям я довольно равнодушен, даже если это произведения искусства. Меня больше вдохновляют люди. И животные тоже. Но, конечно же, коллекция отца сформировала мой вкус, так же как и посещение вместе с родителями самых разнообразных музеев и выставок — и в России, и за ее пределами. А еще на меня большое влияние оказали балетные спектакли Большого театра, где работала моя мама, Ксения Рябинкина. В Большом я в детстве бывал чуть ли не ежедневно, поскольку меня не с кем было оставить дома. Так что можно и так сказать: музыка и восхитительные балерины сделали меня тем, кто я есть.
— Всеволод Мейерхольд советовал актерам почаще смотреть на картины художников. Например, объяснял, что в одной из сцен «Бориса Годунова» Гришка Отрепьев должен быть похож на задумчивого отрока Пушкина с гравюры Егора Гейтмана. А вам живопись когда-нибудь помогала находить зерно образа?
— Да нет, это было бы большим преувеличением. Если я в работе и вспоминаю персонажей картин, то это происходит на подсознательном уровне. Чаще же думаю о знакомых людях: скажем, мой герой улыбается, как Петя, злится, как Вася. Или вот, например, поскольку в характере Павла Воронова в «Спящих» есть некий надрыв, я подумал, что будет хорошо, если это отразится в его внешности. Так что у Воронова немного перекошенное лицо, и чем сильнее он нервничает, тем больше заметен этот его дефект.
— Вы часто отказываетесь от предложенных ролей?
— Иногда приходится, все роли не переиграешь. К примеру, недавно я отказался от очень интересного предложения, но это была роль злодея, а я уже и так играю подобных персонажей (разной степени коварства) в пяти различных проектах, съемки которых пришлись на это лето и осень. Немного подустал от такой специализации, надо бы разнообразить работу. Кроме того, нельзя позволить себя опустошить, исчерпать до дна твои актерские наработки, пусть даже речь только об одном тематическом направлении работы. Тут как закон сохранения энергии: то, что ты можешь отдать, не должно перевесить того, что успеваешь набрать.
— В нескольких сериалах, в которых вы сейчас снимаетесь — это и «Спящие», и «Охота на дьявола», и «Чернобыль: зона отчуждения», — речь идет о мистике и паранормальных явлениях. Вы сами-то человек не суеверный?
— Не замечал за собой. Не сажусь на сценарий, если его роняю, не стучу по дереву, вообще ни в какие приметы не верю. Но тут все не так просто. Думаю, что вообще-то само слово «нормальное» крайне лимитирует сознание. Ведь нет же абсолютного понятия нормы. Мир бесконечно разнообразен в своих проявлениях.
А выходящим за грани мы считаем просто то, о чем мало знаем. Для жителя XV века мой автомобиль был бы паранормальным явлением.
— Вы говорили, что в театре мечтаете играть высокую классику. А какие предложения вам были бы особенно интересны в кино?
— Очень хочу сыграть драму, иметь возможность проследить судьбу человека, то, как его характер претерпевает кардинальные изменения в течение жизни под влиянием обстоятельств.
— Но такие сюжеты очень даже распространены — и не только в сценариях, основанных на классике...
— Классика прекрасна, но в ней всегда таится огромная опасность. Нужно, чтобы режиссер сумел увидеть знакомый всем сюжет по-новому, открыл в нем что-то свое. А в очередной раз сняться в классической истории только ради того, чтобы надеть в кадре парик и сюртук, — это действительно не так интересно.
— Вы сейчас ничего не репетируете в театре. Это потому, что некогда или нет интересных предложений?
— Скорее последнее. На те предложения, которые получаю, мне не хочется тратить время, поскольку его действительно катастрофически не хватает. Попадаются и любопытные проекты, но отсутствуют те, которые были бы способны изменить меня как артиста. А это имеет решающее значение, ведь денег на театре не заработаешь, а времени на спектакль тратишь очень много.
— А какие ваши театральные роли изменили вас как артиста?
— Все, которые я играл в последнее время. Последняя моя работа — моноспектакль «Кроткая» по Достоевскому, который мы сделали с режиссером Павлом Сафоновым. После этой постановки, мне кажется, я не только по-актерски, но и по-человечески сильно изменился.
— Чему вы готовы научиться и чем пожертвовать ради заветной роли?
— Я бы так сказал: все, чему я научился, став взрослым, я делал только ради ролей. Фехтовал, скакал на лошадях, в цирке летал на лонжах, прыгал сальто, танцевал, пел, говорил на разных языках...
— Что из этого списка далось вам сложнее всего?
— Когда любишь то, что делаешь, как-то не думается о трудностях.
— Но ведь, скажем, летать на лонжах — не такая уж безопасная забава, как кому-то может показаться. Не лучше ли оставить подобные вещи на откуп каскадерам?
— Это не безрассудство, а расчет. Если я считаю, что риск необходим для роли, то иду на него. В противном случае, конечно, пользуюсь услугами профессионалов. Каждый должен заниматься своим делом.
— В последнее время вы очень много снимаетесь. Выхода каких новых фильмов ждете с наибольшим нетерпением?
— Скоро начнет свою фестивальную судьбу фильм Олега Чиченкова «Между волком и собакой». Это 28-минутная картина молодого режиссера, его диплом, прекрасно придуманный и снятый. Он увидел меня по-новому — это важно.
— Но это ведь не единственная ваша короткометражная картина за последнее время?
— Да, люблю этот жанр, мне нравится работать с начинающими режиссерами. В них море энергии, это те люди, которые будут снимать большое кино через несколько лет.
— Хотя в работе с дебютантами все-таки таится определенный риск, не так ли?
— А я не боюсь рисковать. И потом, если молодому режиссеру нечего сказать, то это становится ясно уже после первой встречи с ним. Он же еще не научился обманывать...
— Вы наверняка знаете себе цену. Думаю, такой востребованный актер, как вы, привык к определенным условиям на съемочной площадке. Райдеры некоторых звезд читаешь, как каталог дорогого дизайнерского или антикварного салона...
— Ну уж нет, список моих пожеланий самый простой, он включает в себя то, что мне в общем-то и так дадут — если, конечно, не захотят поставить надо мной какой-нибудь жестокий эксперимент. Иногда даже думаю — может, действительно расширить список требований, а то будут относиться к Евгению Стычкину недостаточно серьезно. Например, просить, чтобы мне привозили на площадку устриц. Или живую белую овечку. А потом решаю: да ладно, обойдусь без устриц.
— В рекламном ролике одной из компаний сотовой связи, где вы снялись, вы разговариваете с экранной дочкой на филологические темы. У вас самого четверо детей. Удается ли выкроить время, чтобы поговорить с ними о чем-то подобном? Или хотя бы просто проверить их уроки?
— Никогда не проверял у детей уроки. Отметку за домашнее задание выставляют школьнику, а не его родителям. Пусть учится отвечать за себя. Мне кажется не слишком умным, когда дети приходят на урок с придуманным мамой сочинением и наклеенными к тексту фотографиями, сделанными папой.
— А ваше любимое времяпрепровождение с детьми?
— Жизнь.
