ОПАЛЕННЫЕ СТРОКИ

Главная Жизнь 01:01 17 Сентября 2004 192

ОПАЛЕННЫЕ СТРОКИ

Поэт Эдуард АСАДОВ. Казалось бы, совсем недавно я встречался с этим необыкновенно жизнерадостным, обаятельным человеком. Тогда я не успел опубликовать нашу беседу, думал, ему еще жить да жить. Но недавно Асадов ушел из жизни, оставив после себя более 60 к

Рудский Лев

Напечатать

- Эдуард Аркадьевич, расскажите о своей юности...
- Помните слова из песни: "Мой адрес - не дом и не улица, мой адрес - Советский Союз". Это и обо мне тоже. Родился я в Туркмении, в городе Мары, известном своей гидроэлектростанцией, вырос на Урале, окончил школу в Москве, немало прошел огненных верст по дорогам Великой Отечественной войны. По национальности я - армянин. Мой дед Иван (по-армянски - Аванес) Калустович Курдов был известным человеком. В юности он два года проработал секретарем у Николая Гавриловича Чернышевского в Астрахани, когда тот вернулся из вилюйской ссылки. Именно по совету Чернышевского дедушка поступил учиться на естественный факультет Казанского университета. За свои революционные взгляды и за участие в знаменитой студенческой сходке вместе с другими студентами, среди которых оказался и Владимир Ульянов, был исключен из университета. Потом моего дедушку восстановили в университете, и он успешно окончил его. Работал врачом на Урале, сначала в Перми (там моя мама родилась), потом в Свердловске.
- Когда вы написали свое первое стихотворение?
- Мы тогда жили в Свердловске. Именно там, когда мне было лет восемь, я и начал писать стихи. В 1938 году мама вместе со мной переехала в Москву, где я и окончил школу. Наш выпускной бал проходил 14 июня 1941 года.
А через неделю началась война. В армию призывали с 18 лет, а мне было 17. Я пошел во Фрунзенский райком комсомола с просьбой отравить меня добровольцем на фронт. Вечером пришел в райком, а утром уже был в поезде. Попал я в секретные войска, оснащенные новым видом оружия - гвардейскими минометами, или, как их называли, "катюшами". Я стал наводчиком орудия. Под Москвой, на станции Алабино формировались первые четыре полка гвардейских минометов. Наш 50-й отдельный гвардейский дивизион направили под Ленинград. Это были первые "катюши", которые приехали на Ленинградский фронт. И первый залп мы дали 19 сентября 1941 года.
Через год меня послали учиться во 2-е гвардейское артиллерийско-пулеметное училище в Омск. Там за 6 месяцев мы проходили двухлетнюю офицерскую подготовку. В звании гвардии лейтенанта меня снова отправили на фронт. Теперь я попал на 4-й Украинский фронт. Запорожье, Мелитополь, Аскания-Нова, Перекоп...
Бои были очень жестокими. Местность, на которой стояла моя батарея, была полностью открытой, ни одного деревца. Вскоре немцы мою батарею разбомбили. Однако снаряды остались. А на батарее моего однополчанина Ульянова, находившегося в пяти километрах от нашей, снаряды кончились. Приняли решение собрать снаряды и как можно скорее доставить их на батарею Ульянова, чтобы дать залп по позициям противника и идти в наступление. Ночи в мае короткие. Не успели погрузить снаряды в машину, как уже рассвело. Но другого выхода не было. Тяжело груженная снарядами машина еле двигалась. Когда мы поднимались в гору, все вокруг залило яркое солнце. По нашей машине немцы открыли шквальный огонь. Ее всю изрешетило. Потом налетели "юнкерсы". В нас не попали, но дорогу разбомбили. Я вышел из кабины и пошел впереди машины, показывая шоферу Акулову дорогу среди воронок. Так мы преодолели полдороги...
И вдруг прямо передо мной разорвался снаряд, меня отбросило в кювет, и я на несколько секунд потерял сознание. Пришел в себя оттого, что меня кто-то перевязывает. Шофер говорит: "Я сейчас отвезу вас в госпиталь". Я отвечаю: "Никакого госпиталя, на огневую, к Ульянову". И мы сумели-таки добраться до батареи Ульянова. Когда мы подъехали, он подбежал к машине со словами: "Асадов приехал, молодец, снаряды привез". Открывает дверь, а я ему на руки и свалился, потерял сознание. Когда давали залп, я уже ничего не слышал, меня везли в госпиталь.
Это были последние бои за освобождение Севастополя. Я был ранен 4 мая 1944 года, а вскоре освободили Севастополь.
- Ранение оказалось тяжелым?
- Я долгие месяцы находился в госпитале, там узнал, что потерял зрение. Но все время, как и на фронте, продолжал писать стихи. Однажды решил послать их Корнею Ивановичу Чуковскому. Я даже не думал, что он мне ответит, а он прислал письмо: "Дорогой Эдуард Аркадьевич! Я прочел вашу рукопись и могу сразу сказать, что никогда, когда говорю о творчестве, не кривлю душой. А в вашем случае тем более". И дальше он меня раздолбал так, что от моих стихов не осталось камня на камне. Но в конце была приписка: "И все-таки, несмотря на все вышеизложенное, я с полной ответственностью могу вам сказать, вы - истинный поэт. Ибо у вас есть то поэтическое дыхание, которое присуще только поэту. Ваш Корней Чуковский". Эти слова были для меня дороже всего. И я твердо решил поступать в Литературный институт.
- Вы встречались с Корнеем Ивановичем?
- Да. Несколько раз виделись с ним в Доме творчества в Переделкино. Корней Иванович познакомил меня с Алексеем Сурковым, который тогда был главным редактором журнала "Огонек". Чуковсий сказал: "Я вам передаю молодого поэта Эдуарда Асадова, смотрите, судите, что вы скажете, то и будет". Он прочел мою рукопись и сказал: "Оставьте, я поколдую". Тоже меня критиковал со страшной силой. Несколько месяцев я к нему ходил. А потом он сказал: "Ну, теперь можно поговорить о профессиональной печати". Он меня напечатал в "Огоньке" 1 мая 1949 года. В тот день на Кропоткинской улице, около Дома ученых, в газетном киоске я купил тот первомайский номер. И почувствовал себя счастливым.
- В Литинституте вам довелось учиться с будущими "классиками"...
- Да, у нас был "звездный" выпуск. Это Евгений Винокуров, Григорий Бакланов, Владимир Солоухин, Владимир Тендряков, Юлия Друнина, Сергей Баруздин, Наум Коржавин (тогда он носил фамилию Мандель), переводчик Наум Гребнев. Курсом старше учился Расул Гамзатов.
- Эдуард Аркадьевич, поговорим о женщинах, о любви...
- О, женщины! Я всегда относился к ним прекрасно. Когда я ушел на фронт, у меня не было любимой девушки, я еще не успел влюбиться. А когда был ранен, 26 суток находился то в сознании, то без сознания. Как-то ко мне подходит сестричка и спрашивает: "Что есть будем, лейтенант?". Я отвечаю, что есть мне и жить теперь ни к чему, кому я нужен... А она говорит: "Как кому? Мне нужен! Запомни, меня зовут Оксана Иваненко. Когда тебя подлечат, неважно, будет у тебя зрение или нет, приезжай в город Саки и найди меня. И я выйду за тебя замуж". Я думаю, что она это говорила, чтобы подбодрить меня. Но мне эти слова были как бальзам на душу. Потом я лежал в госпитале в Москве, ко мне приходили бывшие мои соученицы, девушки, которых я знал. И дальше произошло чудо. В течение года шесть девушек предложили мне руку и сердце.
- То есть не вы им, а они вам?
- Я не хотел этого делать, потому что знал о своей слепоте и никаких чудес врачи не обещали. А они, девочки, не испугались. Это было для меня огромным духовным зарядом. Потому что я в себя поверил: если тебя любят, ты можешь свою судьбу повернуть иначе. Вскоре я женился. Родился сын, но семейная жизнь как-то не сложилась, мы с женой расстались. Через некоторое время совершенно случайно я познакомился со своей будущей второй женой. Дело было так. Пятерых молодых поэтов пригласили выступить во Дворце культуры МГУ на Стромынке. И вот когда мы там собрались, входит молодая женщина и говорит: "Я - артистка Москонцерта Галина Разумовская, буду тоже с вами выступать. Вы могли бы меня пораньше пропустить, потому что я сейчас улетаю в Ташкент?" Я спрашиваю: "А какая у вас программа?" Она отвечает: "Женщины в борьбе за мир". Я говорю: "А почему только женщины, мужчины-то куда подевались?" В общем, пошутили, посмеялись. А когда начался вечер, я выступил со своими новыми стихами "Трусиха", "Они студентами были". Она стояла за кулисами и слушала, потом подходит ко мне и говорит: "Вы не могли бы ваши стихи прислать мне в Ташкент, на Главпочтамт, до востребования?" Я отвечаю, что с удовольствием. Меня тогда еще актеры не читали. И я послал ей эти стихи, она мне оттуда позвонила и сказала, что прочитала их на публике, принимали великолепно.
После ее возвращения в Москву мы познакомились поближе. Галина Разумовская сначала включала мои стихи в свои программы, а потом уже стала полностью готовить программы из моих стихов. Через некоторое время мы начали вместе ездить по всей стране. Выступали в крупнейших залах Киева, Ташкента, Днепропетровска, Тбилиси, Еревана, Баку. С Галиной Валентиновной мы были женаты 36 лет. Она очень много хорошего для меня сделала. К сожалению, она умерла - внезапно, в течение получаса, от сердечного приступа.
- Ваши стихи очень лиричны. Может быть, поэтому их любят и повидавшие виды люди, и молодежь "нежного возраста"?
- Я пишу о любви, о дружбе, о любви к Родине. Наверное, многим это кажется несовременным. Сейчас так много пошлости, чернухи. Но я все равно стою на том, на чем стоял. В нашей стране нашлось немало людей, которые за последние десять с лишним лет очень легко поменяли свои убеждения. Я верую в определенные ценности, которым никогда не изменю. Я и при советской власти верил в социализм, но не верил в коммунизм. Почему? Потому что мне никто ни разу не объяснил, что же это такое. Я понимал и сейчас понимаю: от каждого по способностям, каждому по труду. А вот что такое: от каждого по способностям, каждому по потребностям, я не понимал и понять не могу. Кто определит эти потребности? На всех не хватит ни икры, ни мехов. Мне объясняли еще в Литинституте: у людей будет такое сознание, что они не будут брать ничего лишнего. Будут! Они брали еще во времена Гомера и сейчас будут. Человек не меняется.
- Как вам живется материально?
- Нормально, я же печатаюсь, книги выходят. Мне особо ничего не нужно. Работа - это моя сила, мои крылья, моя дорога, это все мое.
- Я вижу, что вы печатаете на пишущей машинке?
- Да, на обычной машинке. С 1947 года. Печатаю спокойно, как машинистка. Правда, мне надо, чтобы кто-то потом прочитал, я ведь могу опечатку сделать. Я и письма пишу. За эти годы я сменил уже несколько машинок, но никогда с ними не расставался.
- А кто же вам читает?
- Сейчас Галина Федоровна. Мы с ней уже почти шесть лет. Она - хороший, сердечный, добрый человек. До нее читали другие люди. И не только мои стихи или прозу, но и книги, газеты. Каждый день я слушаю радио. Так что всегда нахожусь в курсе дел. Иначе, как бы я мог работать? Я должен чувствовать пульс моей страны, моего народа. Это не громкие слова, это так и есть.
- Можете ли вы прогнозировать развитие российской литературы, поэзии?
- Я могу сказать только одно: как бы ее ни качало по ухабам и ямам, все равно наша литература - великая литература. Она снова поднимет паруса и останется одной из лучших в мире. Это жизнь не раз подтверждала. Вот перевернули всю нашу политику, экономику, больше десяти лет наш книжный рынок заполняли всякой порнухой, непристойностью. Все кинулись, хватали, глотали. А потом наелись и сплюнули. И как-то от этого отошли, стали искать настоящую литературу, настоящие книги. И у меня лет семь ничего не печатали. Кстати, я ни по каким издательствам никогда не хожу. Ко мне сами обратились издатели и стали снова публиковать мои стихи. И я вновь вошел в литературный строй, продолжаю говорить и писать то, во что верую.
Беседу вел

Напечатать

Жизнь 00:15 / 07 Ноября 2025 22799

«С чувством гордости вышли 7 ноября советские люди на улицы Кенигсберга»

80 лет назад на нынешней площади Победы состоялся первый советский парад

Владислав Ржевский, Калининград

Труд

По площади чеканят шаг летчики, участвовавшие в Восточно-Прусской операции. Фото из открытых источников

«Поверженная прусская столица — Кенигсберг — 7 ноября 1945 года впервые за всю свою семивековую историю увидела великий Октябрьский праздник советского народа» — так 80 лет назад написала...