БОРИС ПОКРОВСКИЙ: ОПЕРНУЮ КЛАССИКУ ПОРА ЗАНОСИТЬ В КРАСНУЮ КНИГУ

Главная Жизнь 01:01 24 Января 2002 175

Дом в центре Москвы, где расположился Камерный музыкальный театр Бориса Покровского, очень уютен. Но стоит зайти за сцену, в кабинет главного режиссера - и увидишь голые стены, простой письменный стол и пианино - больше ничего. Никаких тебе комфортных див

Сергей Бирюков

Напечатать

- Борис Александрович, для современных режиссеров оперы, по-моему, не возникает вопроса "делать жизнь с кого": ваш "Борис Годунов", "Евгений Онегин", многие другие постановки прочно признаны классикой. А вот вы сами - с кого жизнь начинали делать?
- У нашего поколения было три кумира - это Станиславский, Мейерхольд и Таиров. Их до сих пор никто не превзошел ни как практиков, ни как теоретиков, положивших начало европейской театральной культуре современности. Мне повезло - общался со всеми троими. Помню, чтобы попасть на квартиру к Мейерхольду, мы - несколько студентов ГИТИСа - даже написали подложное письмо якобы от Наркомпроса: дескать, молодые режиссеры с периферии приехали в Москву, чтобы встретиться с мастером... Сработало. Конечно, через десять минут он нас раскусил, но, кажется, оценил выдумку, оценив вкус к игре, к театру...
Репетиции Мейерхольда, общение с его актерами - настоящая школа новаторства (не того "новаторства" бездарных бизнесменов от искусства, которое сейчас процветает в мире и у нас, а подлинного, основанного на глубоком знании традиций всей культуры). Это живое общение значило, может быть, больше, чем лекции профессоров. Дело в том, что научить быть режиссером нельзя, научиться же можно: изучай драматургию, читай великую литературу, слушай музыку, постигай живопись - все то, что окружает театральное искусство. Сам практикуйся как постановщик, ищи, но обязательно - с уважением к тому, ЧТО ставишь, к творчеству классиков.
Интересно, что сам Мейерхольд к слову "новаторство" относился с мудрой осторожностью. Помню, как-то его произнес один восторженный студент, с восхищением просмотрев только что поставленную Всеволодом Эмильевичем сцену. На что Мейерхольд ему ответил: потише с новаторством, эта ниша давно и на многие годы занята Станиславским - вот у него мы все действительно должны учиться и стараться выглядеть рядом с мастером достойно...
- Кстати, как раз чуть ли не сегодня в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко в последний раз идет постановка Константина Сергеевича, с которой когда-то его музыкальный театр начинался: "Евгений Онегин". Ее снимают с репертуара...
- Недопустимое варварство! Я мальчишкой пробирался на этот спектакль буквально на четвереньках, смотрел его из-под рояля... Хотя могу догадаться, что кому-то сегодня трудно оставаться на уровне, заданном Станиславским, что проще отменить классическую постановку. У нас принято из Станиславского делать идола, куклу. А он настолько могуч, что до конца не понят до сих пор. Когда мы были на последнем курсе, он нас собрал и сказал совершенно неожиданную вещь: "Раньше я учил актеров: правильно почувствуешь - правильно сделаешь. А сейчас говорю другое: правильно сделаешь - правильно почувствуешь". Понимаете, он на закате своих дней повернул на 180 градусов. То есть, конечно, система его знаменитая осталась, это необходимый тренаж для всякого, кто играет на сцене. Но вот этот, как он его назвал, метод физических действий - для меня самое важное, центральное звено актерского и режиссерского искусства вообще. Без правильной логики действия невозможна правильная передача логики чувств.
Вы вот видели, как недавно в спектакле Мариинского театра "Семен Котко" все персонажи поднимали вверх красные книжечки?
- Да, я был на гастрольном представлении.
- А вы не задумались - откуда дирижер Гергиев их взял? Что, в партитуре Прокофьева написано о красных книжечках?
- Нет, конечно, опера-то - о нашей гражданской войне. Но, может, постановщики хотели расширить смысл спектакля, подчеркнуть параллели с китайской "культурной революцией": дескать, вот оно, лицо тоталитаризма...
- Но у композитора в музыке НИ СТРОЧКИ ПРО ЭТО! У него действуют живые герои с живыми чувствами. Ладно, режиссер, его коллеги нынче и не такое вытворяют, но музыканту Гергиеву непростительно не понимать подобные вещи. Мелик-Пашаев, Голованов, Самосуд не позволили бы мне так изгаляться над классикой. Тебе чем-то не нравится опера - не ставь. Но уж если взялся за произведение - ставь именно его, а не нарушай логику действия и логику чувств.
Вообще у постановщика, имеющего дело с музыкой, обязательно должно быть высшее музыкальное образование. Будь он при этом режиссер, балетмейстер или кто угодно. Тогда он не допустит, скажем, такой дикости: взять Шестую симфонию Чайковского и поставить на нее "Пиковую даму".
- Именно это и сделали только что в Большом театре!
- Ну так я не случайно привел вам такой пример... В свое время я даже с Мейерхольдом поспорил, потому что он в постановке "Пиковой дамы" отчасти изменил Чайковскому. Всеволод Эмильевич говорил мне: ужасно надоели все эти слюнявые тенорки, герои-любовники... Его больше интересовал Герман-игрок. Но я-то уже тогда знал партитуру Чайковского, понимал, что в Германе со страстью к игре борется другая страсть - настоящая, великая любовь. И она в конце концов побеждает, потому что последние слова Германа - не к игрокам, не к старухе графине, а к Лизе...
- Что же вы тогда скажете о постановках, где воины вавилонского царя Навуходоносора выступают в фашистской форме, гетман Мазепа командует мальчиками в красных галстуках, а Иоланта оказывается пациенткой психиатрической клиники? Все это идет не где-то в экспериментальных студиях, а на главных московских сценах.
- Это невежество, помноженное на спекуляцию. У Бизе, Верди, Вагнера - у каждого композитора свой мир. Надо его понять, внимательно глядя в партитуру. Там все написано. Когда я после ГИТИСа приехал в Нижний Новгород, мне дирижер Исидор Аркадьевич Зак устроил такую проверку. Открыл начало клавира "Иоланты" и спросил: как бы вы эти низкие ноты инструментовали? Я предположил: ну, наверное, поручил бы струнным. А он говорит: ничего подобного - тут деревянные духовые играют. Я удивился: но ведь это же как-то бескрасочно, сумрачно, слепо... Милый мой, сказал тут Зак, все правильно, ведь Иоланта же слепа!.. Это был мне замечательный урок. Нечего придумывать за Чайковского, у него и так все до мельчайших деталей выверено.
- Но тогда выходит, что режиссер может только выполнять указания композитора...
- ТОЛЬКО!!! Да ты еще попробуй выполни, чтобы хорошо получилось. А то проще простого: выволок на сцену девочек, они сняли штаны и показали публике голые задницы. Скандал, о спектакле галдит вся Москва... Но это неприлично. Есть такое слово - правда, оно сегодня почти забыто. А мне еще мама говорила: Боренька, это неприлично! И я знал, что речь идет о чем-то очень дурном, чего делать нельзя ни в коем случае... Еще хорошо сказал мне Стравинский, посмотрев в 62-м году в Москве "Войну и мир": вас будут уважать до тех пор, пока вы не начнете улучшать классиков... Слово "улучшать" он, конечно, произнес с иронической интонацией. Ему-то было известно, что этот спектакль мы сделали вместе с автором оперы - Прокофьевым, так что за качество работы я отвечал. В конце концов не зря же мне дали за него мою первую Сталинскую премию (потом их было еще четыре да Ленинская в придачу).
- Похоже, на советскую власть вам обижаться нет резона.
- А кто вам сказал, что я на нее обижаюсь? Меня бесплатно обучили, платили стипендию, каждое лето вывозили на практику в свердловский и другие театры. Сразу после обучения направили на работу в Горьковский оперный, где я вскоре был назначен художественным руководителем... Да, тогда публично ругали Шостаковича за формализм. А вы знаете, что Сталин буквально умолял Шостаковича, чтобы тот написал гимн страны? Мне сам Дмитрий Дмитриевич рассказывал, как ему пришлось отказать вождю в этой просьбе. Говорил: было так неудобно, я боялся, он подумает, что это в отместку за критику... И ничего, Сталин даже послал потом Шостаковича в заграничную поездку. Тоже долго уговаривал, но на сей раз Шостакович оказался покладистее. И меня Сталин защищал - представьте себе. Многих тогда смущало, что я, руководитель Большого театра, - не член партии. Но Сталин (мне это передали) в присутствии Молотова сказал этим людям: не трогайте Покровского, он укрепляет блок коммунистов и беспартийных.
У меня к Сталину две претензии. Первая: как он мог допустить, что в его государстве, в его стране били человека по фамилии Мейерхольд?.. Можно еще с трудом понять, когда, как скажем, во Франции, убивали тех, кого считали врагами революции. Но бить! Это позор, это низко... И второе: судьба моей тещи. Она была очень добрая и умная женщина. Классная переводчица. Однажды ответила какому-то иностранцу на вопрос, сколько она получает. Этот ответ напечатали, кажется, в Америке. Ее тут же арестовали, обвинили в предательстве родины, и она погибла...
- Борис Александрович, в вашем рассказе то и дело слышишь потрясающие имена: Прокофьев, Шостакович, Стравинский... Но все они уже ушли. Нет ли у вас ощущения, что эпоха великих в искусстве закончилась?
- Понимаете, если за пошлость, за надругательство над культурой нации не сажают в тюрьму, то такая нация действительно может оказаться без поэтов, без режиссеров, без композиторов. За культурой надо следить...
- В смысле?
- В самом буквальном! Сегодня по телевидению показали интервью с одним подонком, изнасиловавшим девочку. Вы бы видели, как нагло он держался. Но журналистов это не смутило. Они не оборвали его, не поставили на место. В цивилизованной стране такой канал закрыли бы, по-моему, в одночасье!
Правительство не интересуется тем, как живут оперные театры. Если у Ла Скала не хватает денег (а артисты там зарабатывают несравнимо лучше, чем у нас в Большом), они просто объявляют забастовку. И летит в отставку правительство Италии, шум на всю Европу, начинают суетиться попечители - деньги находятся... Советские коммунисты не платили таких денег, как западные капиталисты, но все же при них наше оперное искусство не нищенствовало, как сегодня. И результат был достойный. Когда в 60-х годах Большой впервые приехал в Италию, это был триумф русского искусства. Причем триумф именно оперы - на родине этой самой оперы! А изюминкой программы, между прочим, газеты дружно назвали "Семена Котко" в моей постановке. Хвалили, конечно, не меня - Прокофьева. И заметьте, никаких красных книжечек на сцене не было - все точно по указаниям композитора.
Короче, зря вы со мной этот разговор затеяли. Я консерватор, поклоняюсь старому Большому театру, старому МХАТу... Считаю, что в прошлом у нас было великое искусство, на которое во всех странах люди равнялись. Но народ наш такой, что ему это не понравилось, захотелось перемен. Перестроились. Вот теперь в Большом театре ставят оперу итальянцы, балет - французы. А где великая русская опера "Руслан и Людмила"? Где великий наш балет "Спартак"? Но я не хочу сейчас о Большом говорить. Я там давно не работаю, на спектакли не хожу...
- Борис Александрович, вот вы только что с репетиции. Тут артисты лет на 60 вас моложе отирали пот со лба - как же вам удается поддерживать поразительную работоспособность в 90?
- За это я прежде всего должен сказать спасибо папе и маме. Но не только им. Мне встретилось очень много добрых людей, которые мне помогли, передали частичку своей жизненной силы. Это и Елена Фабиановна Гнесина, которая учила меня игре на фортепиано. Это и старшие коллеги по Горьковскому театру, и замечательные мастера из Большого - Рейзен, Пирогов, Козловский, Лемешев, Барсова, Михайлов... Это и тот генерал, который во время войны мне сказал: вы что, по морде за ваши оперы хотите получить? Давайте нам оперетту - "Сильву", "Холопку", а "Ивана Сусанина" и после победы успеете поставить... Вот кто меня сделал: великий русский театр, великая русская культура, великий русский народ. А сам по себе я обыкновенный человек. Слабый человек. Вот мы с вами вроде бы нормально разговариваем - а в дверях меня ждут служащие, чтобы помочь дойти до машины. Это им директор приказал, но я знаю, что они вправду меня любят, и я их люблю.
- Стало быть, вас держит ваш театр?
- Сейчас меня держит Пуччини. 27 января у нас премьера его опер "Плащ" и "Джанни Скикки", в России почти не известных многим поколениям публики. Я репетирую по шесть часов в день. Хочу в туалет, хочу спать - а Пуччини мне: я те засну!..
- Господи, да есть ли на свете опера, которую вы еще не поставили?
- Есть. Хотя столько, сколько я, наверное, не поставил никто: почти 200. А вот за "Юлия Цезаря" Генделя и я пока еще не брался. Очень хочу. Жена мне говорит: да отдохни, съезди в санаторий. А сама все время в консерватории, со студентами занимается... Вы вот думаете, я с вами разговорился, потому что мне больше нечего делать? Да я просто так отдыхаю. Мне сидеть легче, чем одеваться, ехать...
Ничего, опере еще больше лет, чем мне, - целых 400. И живет, как ее ни пытались закопать. И еще столько же проживет. Так что уж нам-то грех на годы жаловаться...
Журналисты "Труда" вместе со всеми поклонниками Бориса Покровского горячо поздравляют замечательного режиссера с 90-летием. Мы видим в нем - человеке не только громадного таланта, но и великого трудолюбия - искреннего друга нашей газеты, ее читателей. Нам дорого, в частности, что в Камерном музыкальном так успешно развивается карьера молодых певцов, победителей учрежденного "Трудом" конкурса "Романсиада" Елены Кононенко, Германа Юкавского, других одаренных артистов. Здоровья вам, дорогой Борис Александрович, благополучия, успеха в неиссякаемых замыслах.

Напечатать

Жизнь 14:30 / 06 Июня 2025 14894

Минобороны России рассказало об ответе на атаки военных аэродромов

При этом применялись высокоточное оружие большой дальности всех видов базирования, а также дроны-«камикадзе»

Фото: пресс-служба Министерства обороны РФ, globallookpress.com

В ответ на террористические акты правящего на Украине политического режима Вооруженные силы России нанесли массированный удар по украинским военным объектам. Об этом сообщила в социальной сети «ВКонтакте» пресс-служба Министерства...