Обратная дорога к родным заняла более полувека. В 1945-м Генюс-Ганс был "волчьим ребенком". Так называли сами себя немецкие дети, разбросанные войной по Восточной Пруссии и потерявшие родных.
Ему было шесть лет, когда война погнала по своим страшным дорогам.
- Ловили собак, кошек, собирали на полях замерзшую картошку, варили суп из травы, - говорил он литовским журналистам.
Он помнит, как шел с женщиной, которую все эти годы считал мамой, и двумя девочками-сестрами, как думал до сих пор. В один печальный день женщина умерла, и ее тело, завернув в холст, закопали на сельском кладбище. Дети продолжили свой путь в неизвестность. Вскоре Ганс потерял их. Он пристал к другим людям, которые тоже говорили по-немецки, и они вместе ходили, просили милостыню. Потом куда-то долго ехали на товарняках. И ребенок почему-то решил: раз эти люди ему чужие, то он не должен с ними ходить. Сейчас он признался газете "Республика", что совершил величайшую ошибку в своей жизни. Если бы не отстал от своих взрослых соотечественников, то вернулся бы на родину и обязательно нашел бы своих родных сразу после войны.
Но случилось то, что случилось. Он бродил по литовским местечкам, примыкавшим к Восточной Пруссии, и кое-как перебивался. Далеко не везде чужого ребенка, говорившего по-немецки, принимали приветливо. Где-то подкармливали, а где-то прогоняли. Где-то пускали ночевать, а кто-то не открывал дверь. И никто не хотел приютить у себя нечастного "волчьего ребенка".
Постепенно мальчик изучил литовский язык, стал нормально объясняться. На иных хуторах ему разрешали некоторое время пожить. Он помогал по хозяйству, присматривал за хозяйскими детьми, а потом снова бродил по деревням и хуторам.
К этой семье в деревне Игляука Мариямпольского района он прибился уже в девятилетнем возрасте. Здесь его не прогоняли, не обижали, кормили, как своего. В первый же день, когда он появился в этом доме, его угостили гостинцами, которые привезли из города для троих братьев и двоих сестер. В большой семье знали цену человеческой доброте, помощи ближнему. Так он стал четвертым братом. Мальчик помнил свое имя, но его переиначили на литовский лад. Раз Ганс, значит, Генюс. Генюс Балайка.
В этой семье, ставшей для него родной, он все же никогда не забывал об отчем доме. Мечтал хоть что-нибудь узнать о близких. Но в те времена это было сделать невозможно.
В деревне его окрестили вместе с другими детьми, он закончил четыре класса местной школы, был призван в армию как добропорядочный гражданин советской Литвы. После службы в армии Генюс Балайка вернулся в Мариямполе, стал работать на заводе слесарем, создал свою семью. Когда Литва восстановила независимость, занялся поисками своих настоящих родных.
- Я никогда не чувствовал себя здесь своим, хотя мне и было хорошо, - говорит он. - Я чувствовал, что где-то живут мои настоящие родные, но не знал, как их найти.
Помог "Эдельвейс" - так называется германский клуб, в который объединились немецкие дети, разбросанные войной по миру. С помощью этой организации многие нашли своих родных. Написал туда письмо и Генюс...
Как выяснилось, родные все эти годы тоже искали своего Ганса. Оказалось, что та женщина, которую он считал мамой и которая умерла на его глазах, была на самом деле его бабушкой, а "сестры" являлись родными тетями. Мать и отец, тети посылали по всему миру запросы в надежде хоть что-нибудь узнать о судьбе Ганса. Отец так и не дождался встречи, умер не так давно. А мать сразу узнала своего ребенка, лишь только он переступил порог, - уж очень был похож он на отца.
Но если бы не встречный поиск, то вряд ли бы они вновь увиделись. Таких Гансов, разыскивавших своих родных после войны, было очень много. Все решилось благодаря главной примете, по которой и удалось найти "синеглазого светловолосого мальчика". Родные указали в анкете: шрам за левым ухом. Никуда он за эти годы не делся.
Ганс Гайнрих сказал журналистам, что вскоре уедет в Германию, к родным.
- Но меня всегда будет тянуть сюда, - говорит он...