На книжной выставке Non/fiction презентовали новый роман дважды лауреата «Большой книги», одного из самых обсуждаемых авторов актуальной (а многие считают, что и провидческой) прозы Шамиля Идиатуллина «До февраля». О том, почему писателю не надо избегать не любимых им жанров, чем по сей день ценны толстые журналы и для чего культура обществу, которое вроде бы и без нее живет достаточно сытно — наш разговор.
— Шамиль, почему вы решили в новой книге обратиться к такому масскультному сюжету, как поиск маньяка?
— Книга родилась из сценария, который не стал сериалом. Почти три года назад на меня вышла вполне уважаемая кинокомпания и предложила написать что-нибудь для нее. А у меня к тому моменту накопился целый курган готовых кинозаявок разного размера и жанра — ну я и отгрузил киношникам штук тридцать. Они выбрали самую микроскопическую, на две строчки: 1980 год, стажерка «Юности» разбирает журнальную текучку и обнаруживает первую, похоже, в СССР рукопись о похождениях серийного убийцы, написанную со знанием дела, но явно не следователем и не милиционером. Продюсеры только попросили перенести время действия в настоящее. Как человек, который постоянно топит за то, что литература должна говорить про «здесь и сейчас», я был обеими руками «за». Написал развернутую заявку, поэпизодник, посерийник, сценарий первой серии восьмисерийного фильма, переписал его семь раз... И тут решился уточнить — а как там с договором, перспективами, и что вообще мы сейчас делаем? Они говорят: «Да ничего, просто пробуем». — «Тогда можно я пойду?». Они не возражали: «Можно».
И я пошел. Но сюжет меня уже не отпускал, и я решил сделать из этого книгу. Тем более, опыт уже был: предыдущий роман «Возвращение «Пионера»», как и написанная до него повесть «Светлая память», тоже возникли из сценарных заявок.
Кстати, «До февраля» все-таки не совсем детектив. Классический канон требует, чтобы читатель от первой до последней страницы не знал, кто убийца. А здесь убийца появляется уже в прологе. И герои должны не вычислить, кто скрывается под бархатной маской, а выжить. Так что это триллер — про обычных людей, которые сталкиваются с непредставимым ужасом. С маньяком, который убивает только потому, что хочет и может убивать.
— Интересно как у вас вдруг всплыла давняя тема литературных журналов! Какую роль «толстяки» сыграли в вашей жизни?
— Самую положительную, хотя впервые я опубликовался не в журнале, а отдельной книжкой в питерском издательстве. В том далеком 2004-м я страшно обрадовался и решил, что сразу стану знаменитым, но быстро понял: так это не работает. В книжной вселенной важная часть маршрута пролегает именно сквозь толстые литературные журналы. Следующий прозаический текст, повесть «Эра Водолея», вышел у меня в журнале «Знамя» — и с тех пор я первым делом предлагал ему свои новые тексты, пытаясь не отказывать, впрочем, и другим журналам, предлагавшим сотрудничество: «Дружбе народов», «Октябрю», «Новому миру», «Юности», «Идели» и многочисленным литературным изданиям помоложе.
«Толстяки», конечно — значительная составляющая литературной жизни: они, как и лучшие издательства с «Редакцией Елены Шубиной» во главе, а также как качественные премии, отбирают из океана книг и рукописей сперва пристойные, потом хорошие и наконец лучшие. В этом дарвинизм литпроцесса. Если закроются все «толстяки», нам будет гораздо труднее отличить хорошее от плохого. А вот нужны ли они широкой публике? Не факт. Ну так и сама литература, да и культура вообще для того, чтобы плодиться, размножаться и добывать хлеб в поте лица своего, особо не нужна.
— А для чего она нужна?
— Создавать новые смыслы. Прежде всего для себя и тех, кто тебе дорог.
— Вы лихо миксуете жанры: в вашем портфеле есть фантастика, актуальная, социальная, психологическая проза, роман взросления, а «Возвращение «Пионера»» кто-то даже определил как «янг-эдалт»...
— В принципе все, что я пишу — триллер, просто в нем присутствуют разные составляющие — производственные, социальные, утопические, шпионские, и вот наконец дошло до детектива. Хотя, по-моему, деление на такие поджанры очень условно. «Бывшую Ленина» можно отнести к дамскому роману, он, по большому счету, о тяжелой женской доле, но это все-таки социальная психологическая проза. Ну а «Возвращение «Пионера»» — вовсе не «янг-эдалт», хотя там и действуют подростки. Эта книжка для таких старичков, как я, кому сейчас 45+ и кто помнит 1985 год. Для меня было важно сравнить, чем было мое поколение в ту эпоху и чем стало сегодня, но не в естественном режиме, который день за днем дотащил нас оттуда сюда, а с помощью мгновенной переброски. Как бы я 13-летний отреагировал на себя 50-летнего, на мой-его внешний вид, достижения и недостатки, представления о хорошем и плохом, на мою-его страну и мир — и наоборот. Совсем не детское это развлечение. Я вообще рассказчик взрослый и суровый, а то, что меня считают юмористом и развлекателем — недоразумение. Очень лестное, конечно.
— На одном писательском семинаре я услышала: чтобы стать профессионалом, нужно научиться работать в жанре, вам не импонирующем.
— Да я в таких жанрах уже выступил. Например, совсем не люблю фэнтези, в отличие от фантастики — однако ж взял и написал «Последнее время», которое журнал «Мир фантастики» признал и лучшим отечественным романом года, и бесспорным фэнтези. Жанр жанром, но если правила нарушать с выдумкой, может получится очень симпатично. А вообще я пишу книжки, которые интересно читать мне самому. Строго говоря, я не писатель, а читатель, который переквалифицировался в авторы, потому что ему стало нечего читать. В какой-то момент мне стало остро не хватать актуальных сюжетов, и я начал подсовывать их в переписке и даже очных наскоках писателям, которых любил, но они почему-то уклонялись от такой чести. Я понял, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и засел за первый роман.
— Сегодня ваши книги, парадоксальным образом, становятся обсуждаемыми еще до их выхода в свет. Помните, когда проснулись знаменитым?
— А я знаменит? И деньги, женщины, успех у меня еще впереди? (Смеется). Если серьезно, оживленные дискуссии, отголоски которых доносятся до меня и по сей день, начались уже после выхода первой книги «Татарский удар». Все гадали — кто это из известных авторов и зачем взял такой неблагозвучный псевдоним, сколько ему заплатили татарские сепаратисты, а сколько русские шовинисты. Это было забавно, но всенародной славы не принесло. Заметным автором в области мистической и фантастической литературы меня сделал, наверное, роман «Убыр», а потом уже прозвучал «Город Брежнев», за который мне и дали «Большую книгу». Мой шестой роман вообще-то.
— «Город Брежнев» экранизирует НТВ. Участвуете в производстве?
— Я продал права на экранизацию трех книг и всякий раз выражал готовность помогать со сценарием. Мне неизменно отвечали, что сценарист без киношного опыта и уже вышедших фильмов не нужен. Думал, уже никому не пригожусь, однако на днях позвонили представители съемочной группы «Города Брежнева» и предложили поучаствовать в отборе натуры. Но я должен был лететь в Стамбул — читать там «Тотальный диктант»... Любопытно, что Стамбул, как и сто лет назад, опять один из центров распространения русского языка. Наша речь звучит, натурально, на каждом углу, а книги, авторы и культурные проекты вызывают большой интерес. «Тотальный диктант» в Стамбуле писали одновременно на двух площадках — на одной тотальным диктатором выступал я, на другой — музыканты группы «Ундервуд» Владимир Ткаченко и Максим Кучеренко. Всего в мероприятиях диктанта — а их было несколько, включая творческие встречи, филологический квиз, мастер-класс и концерт, — поучаствовало больше ста человек, причем не только носители языка, но и изучающие русский турки — им, понятно, диктовался текст чуть попроще основного.
А надежда прислониться к экранизации «Города Брежнева» у меня еще есть — например, на стадии отбора актеров. Ну и далее буду рад, конечно, помочь чем могу.
