В Музее изобразительных искусств имени Пушкина в рамках Года туризма Россия – Австрия открылась долгожданная выставка Густава Климта и его ученика Эгона Шиле. Творчество двух легендарных австрийцев знаменует переход от XIX века к XX-му, от сухости иллюзионизма, который нередко принимают за реализм, и от фальши салонного искусства – к изысканной декоративности модерна, прочно связанного с Климтом, и трагической остроте чувств, присущей экспрессионизму, путь к которому для Австрии открыл Шиле.
Говоря о Климте, чаще всего вспоминают знаменитые полотна вроде «Поцелуя», а у Шиле это «Смерть и девушка». Правда, немногие счастливцы видели их в оригинале, в частности в музеях Вены – «Бельведере» или музее Леопольда. Слухи о впервые предстоящем в Москве масштабном показе двух этих авторов вызвали ожидания, что привезут наконец их картины, а не только рисунки. Увы, чуда не случилось: живопись знаковых фигур венской арт-сцены столетней давности слишком популярна у туристов, чтобы покинуть «законные» места в австрийских и других музеях. Тем более, что в будущем году Вена готовится отметить столетие памяти умерших в 1918-м ведущих деятелей искусства стиля модерн (в Австрии его называют Югендстиле) – Климта и Шиле, их коллеги Колмана Мозера и архитектора Отто Вагнера. Выставки этих и других творцов модерна, которых страна считает национальным достоянием, в венских музеях объединит программа «Красота и бездна».
Чаще в путешествия «ездят» графические работы, тем паче что в наследии обоих мастеров их тысячи. Экспозиция в Галерее искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков ГМИИ вобрала в себя почти сто листов из собрания музея «Альбертина» (Вена). Рисунки отсылают к излюбленным художниками жанрам и звучат как отголоски разных периодов их творчества: от больших композиций, как «Бетховенский фриз» Климта в здании Венского сецессиона, до замешенных на жажде самопознания с мощным сексуальным подтекстом автопортретов Шиле.
Однако публика на открытии был удивлена скромным, на грани аскетизма выбором кураторов. Этюды к живописным работам, портреты, зарисовки обнаженного женского тела, собранные в ГМИИ, не дают ощущения терпкого и всеобъемлющего эротизма – неотъемлемого компонента ауры, окружавшей двух возмутителей спокойствия утонченной, чувственной, но и чопорной Вены рубежа веков.
На недоуменные вопросы журналистов куратор выставки Виталий Мишин отвечал, что процентное соотношение различных жанров в творчестве двух художников соблюдено аккуратно, а директор «Альбертины» Клаус Альбрехт Шредер подчеркивал осознанность отбора вещей для Москвы: «Нельзя рассматривать Шиле только в эротическом аспекте». Откровеннее других высказалась директор ГМИИ Марина Лошак, признав, что материал выставки она подвергла цензуре. Возможно, сознание Марины Девовны в это время смущал тот факт, что Шиле был однажды обвинен в совращении своей несовершеннолетней подруги Валли Нейцель, а за «порнографические» рисунки даже отсидел около месяца в тюрьме, да и в целом не отличался примерным поведением. Как бы то ни было, на афише значится рекомендация: 18+.
Предвидел ли музей, что эта цифра отсечет, скажем, учеников художественных школ, которым все-таки рекомендовано смотреть виртуозные рисунки культовых художников? Думаю, да, но в ГМИИ взвесили риски и перед вернисажем, вопреки праздничному возбуждению, открыто заявили о своих страхах. Вдруг музею предъявят претензии неуемные блюстители морали, борцы против «оскорбления» всех мыслимых чувств? Слишком свежи в памяти казаки, облившие мочой эстетские «обнаженные» снимки на выставке фотографа Джека Стерджеса, и православный активист Энтео с подручными, изувечившие произведения Вадима Сидура в Манеже под предлогом их мнимого несоответствия религиозным канонам. Даже протест пенсионерки из Петербурга против установленной там копии «Давида» Микеланджело вызвал горький смех вкупе с опасениями: не запретят ли теперь в наших музеях обнаженную натуру вообще?
Самим же музейщикам не до смеха: если с родным Сидуром еще кое-как можно уладить дело, то порча привозных шедевров обернется астрономическими суммами страховых выплат. Цифры по традиции не оглашаются, но их многомиллионный вес ни для кого не секрет.
Похоже, эффект «Матильды» грозит парализовать нашу художественную жизнь, превратив цензуру из официально запрещенной в негласно поощряемую. Из 2017-го стоило бы оглянуться на десяток лет назад, когда в Москве беспрепятственно показывали дерзкие фотографии Роберта Мэпплторпа и Хельмута Ньютона, хулиганистые работы дуэта Пьер и Жиль, либо совсем недавно в том же ГМИИ – пронизанные эротизмом рисунки Обри Бердслея. Можно вспомнить и возвращение к зрителю классика фотоискусства пикториалиста Александра Гринберга, в начале 1930-х за «обнаженку» обвиненного в порнографии и получившего тюремный срок. Хотя в ту же эпоху наши эмансипированные бабушки и прабабушки принципиально отказывались от «штампа в паспорте» с нашими же дедушками, с коими проживут долго и счастливо, считая буржуазным предрассудком институт брака, обряд венчания и обручальное кольцо.
Спустя сто лет после 1917-го мы стесняемся вспомнить, что именно в России произошла не только социальная, но и сексуальная революция, о которой в ханжеские годы «зрелого» сталинизма накрепко забыли.
Тем более странно, что в XXI веке мы, пусть и не все из нас, крепко вцепились в такие представления об искусстве, которые под стать патриархальным крестьянам, противившимся введению картофеля. Или буржуа Англии, восстававшим против чувственности портретов прерафаэлитов, или французам, оплевывавшим «Олимпию» и «Завтрак на траве» гениального Мане.
Уж если говорить всерьез, эротика в искусстве уходит в толщу веков, к «палеолитической Венере». А примеры борьбы за «нравственность» касаются авторов, позднее признанных великими. Случаи «оскорбления чувств верующих» возникали еще в ренессансной Европе. Обыватели чинного Базеля негодовали, когда Ганс Гольбейн-младший в культовом ныне алтарном образе «Мадонна бургомистра Мейера» (иначе – «Дармштадтская мадонна») придал Деве Марии облик красавицы куртизанки Магдалены фон Оффенбург. Другая Мадонна, самая знаменитая – «Сикстинская», как и таинственная «Дама под покрывалом», написана Рафаэлем с его любовницы, легкомысленной девицы с ангельским лицом Маргариты Лути; за ней закрепилась слава куртизанки, чья беспорядочная жизнь ускорила кончину великого живописца. Столь же «кощунственно» флорентинец Филиппино Липпи срисовал Мадонну с девушки, которую похитил из монастыря. Но самый, возможно, громкий скандал связан с главным enfant terrible Италии – Караваджо. Для римского храма Санта-Мария делла Скала ему заказали алтарный образ «Успение Богоматери», и художник, писавший только с натуры, по легенде, использовал труп утопленницы-проститутки, выловленный в Тибре. Шокированные прелаты отказались оплатить картину, и не сгинула она лишь благодаря заступничеству Рубенса, уговорившего герцога Гонзаго ее купить. Ныне это шедевр, которым гордится Лувр. Таких историй много, а уж обнаженных художники веками писали отнюдь не с самых благонравных дам – почтенные матроны и целомудренные девицы позировать не могли под страхом осуждения.
Удивительно, неужели в атомно-цифровой век ГМИИ готов сдаться перед ханжески настроенным обывателем?