Через девять лет после торжественного подписания в Страсбурге президент России внес на ратификацию в Госдуму Конвенцию Совета Европы об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности и о финансировании терроризма. Сколько же времени потребуется, чтобы реализовать антикоррупционные нормы на практике?
Международные договоры долго пишутся, но еще дольше встраиваются в национальные законодательства. «Антиотмывочная конвенция» — это не документ прямого действия, а лишь рекомендации. Согласно которым России еще предстоит вносить поправки в законы, сверять их с Конституцией и международными соглашениями, вырабатывать процедуры. А главное, исполнять поручение главы государства придется чиновникам. А тут еще бабушка надвое сказала...
Скажем, документ предполагает обмен полной финансовой информацией между странами-партнерами в отношении лиц, попавших «под колпак» финансовых разведок по подозрению в отмывании нелегальных доходов и финансировании терроризма. И России, конечно, хотелось бы по этому протоколу узнать о состоянии зарубежных личных или корпоративных счетов многих наших сограждан (в том числе и бывших). Похожие интересы есть и у других государств. Но захотим ли мы им помочь? Или будем скрывать информацию, касающуюся «отдельных лиц»? Но тогда и сами получим дырку от бублика.
Один из злободневных вопросов следования конвенции — возможность конфискации капиталов и имущества у подозреваемых в преступлениях, если они не могут доказать легальность их происхождения. Россия вновь столкнется с формальной проблемой, ибо в Конституции РФ записана презумпция невиновности: «Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность». Этот принцип сначала стал поводом для отказа ратифицировать ст. 20 Конвенции ООН против коррупции. Позже мы еще трижды наступили на эти же грабли, когда вставал вопрос о присоединении к конвенциям, касающимся борьбы с наркотиками, коррупцией и терроризмом.
В «антиотмывочной конвенции» ч. 4 ст. 3, где речь о конфискации, предлагается принимать «такие законодательные или иные меры, которые могут быть необходимы для истребования у преступника свидетельств принадлежности предполагаемых доходов или иного имущества, подлежащего конфискации, по тяжким преступлениям или преступлениям, указанным в национальном законодательстве». Но далее следует уточнение: «в той мере, в которой такое требование совместимо с принципами национального права Стороны».
То есть мы в пятый раз рискуем пролететь мимо — и на этом основании другие страны могут отказаться от сотрудничества с Россией в рамках этой конвенции. «А выход-то есть», — говорит экс-глава ФСБ, ныне депутат Госдумы и спецпредставитель Парламентской ассамблеи ОБСЕ по противодействию терроризму Николай Ковалев. Он напоминает, что в Конституции РФ параллельно действуют две статьи. Ст. 49 провозглашает презумпцию невиновности, а ч. 4 ст. 15 гласит: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».
Ковалев считает, что в случаях привлечения к ответственности террористов, коррупционеров и торговцев наркотиками институт презумпции невиновности можно игнорировать в полном соответствии со ст. 15, ч. 4. Но существующая сегодня правоприменительная практика это обстоятельство начисто игнорирует.
Так стоит ли удивляться, что наша правоохранительная система проигрывает битву с коррупцией? Ведь для победы в ней недостаточно буквы закона — нужно еще и желание, и искренне стремление.
А в это время
Итак, читаю: «Инвестиции России в исследовательские проекты в Евросоюзе превысили за последние 10 лет 1,5 млрд евро. Об этом сообщил на Всемирном экономическом форуме в Санкт-Петербурге помощник президента РФ Андрей Фурсенко». А вот вторая цитата: «28 июня на Суворовской площади Москвы собрались представители профсоюза РАН и потребовали от правительства выполнения «майских указов» президента о финансировании науки».
Как сообщил глава профсоюза РАН Виктор Калинушкин, правительство проводит политику сокращения бюджетных расходов на гражданскую науку. Это касается и фундаментальных исследований. В 2012 году президент обещал выделять на развитие науки 1,77% от ВВП. В реальности даже в лучшие годы на науку выделялось 1,15%, а в последнее время цифра сползла к 1%. Речь идет о недополученных 700 млрд рублей.
Тем временем наша страна, по словам господина Фурсенко, вкладывала деньги в «создание установок в Европе — во Франции, ФРГ, Швейцарии... Москва осознает значимость таких проектов, как Большой адронный коллайдер, и остается одним из крупнейших спонсоров создания исследовательской инфраструктуры в Европе». Он также отметил, что россияне участвуют в этих научных проектах, «выступая в качестве носителей «культурного кода, не говоря уже о том, что коллайдер — идея российских ученых».
И это правда — ускоритель для Большого адронного коллайдера разработали наши ученые, а государство еще и денег вложило, чтобы построить эту замысловатую штуку. Но на фоне такой «кооперации» странно читать о создании установок во Франции, ФРГ и Швейцарии — и о введении очередных санкций этими же странами против «крупнейшего спонсора исследовательской инфраструктуры в Европе».
Возникает диссонанс: ученые с транспарантами, умоляющие вернуть отечественной науке обещанные крохи с бюджетного стола, — и блистающий мир коллайдеров, конференций и фуршетов, докладов о наших инвестициях в европейскую науку.
Или взгляните на график закупки правительством РФ казначейских облигаций США. Там с середины прошлого года, с ухудшения и без того плохих отношений между нашими странами, вложения России в американские ценные бумаги неуклонно повышались: с 76,5 млрд долларов в сентябре до 104,9 млрд в апреле с. г. Похоже, у тех, кто инвестирует в западные научные центры и переводит деньги «заклятым партнерам», своя логика, которая даже в ученые умы не укладывается.
