Это тот случай, когда слова «закончилась эпоха» – ни в коей мере не гипербола. Со смертью Михаила Жванецкого ушло время, когда острое и умное слово сатирика звучало весомей, чем речи политиков, когда юморист в России был больше, чем юморист, когда мы были не населением, а обществом. Жванецкий воплощал в себе само понятие интеллигента – человека чести, совести и культуры. Впрочем, трудно отделаться от ощущения, что в последние годы он, почти до конца сохранявший за собой звание «дежурного по стране» и ведя (хотя уже не хватало физических сил) знаменитую телепередачу, вряд ли чувствовал себя в этой стране «своим».
При СССР Жванецкий был полузапрещенным, гонимым автором, записи его выступлений распространялись из-под полы. Полудиссидент, начальством не принимаемый, в новой России он стал признан и знаменит. Но из года в год уходило то, что составляло опору, саму основу его творчества, истончался и исчезал слой, к которому он обращался, те, кому он был близок и понятен. Жванецкий – плоть от плоти советской интеллигенции. Эти люди старели, умирали, а кто- то, чувствуя возвращение прежнего мертвящего холода, опять же по советской привычке уехал за рубеж, не оставляя преемников.
Новому времени – новые песни: теперь в ходу иной, куда более прямолинейный, а то и животный юмор, тонкие миниатюры Жванецкого едва ли интересны и, похоже, просто непонятны огромному числу воспитанных на гаджетах молодых людей. Изящно сплетенный, умный, точный текст обесценился, его победила хлесткая (хотя не обязательно умная) картинка. Хуже того – ведь неприятие, которое Жванецкий вызывал у советского начальства, было, по сути, формой признания; в нынешнем официально одобрительном отношении к «старику» сквозило откровенное равнодушие.
Мир без него опустеет: человек, даже не прислушивающийся к собственной совести, еще не безнадежен, гораздо страшнее, когда эта совесть замолкает вовсе. На счастье, у нас есть записи и тексты, которые станут, уже стали частью русской литературы, а ей не страшно ни время, ни телесериалы, ни планшеты со смартфонами.
Несколько лет назад довелось поговорить о Жванецком с Татьяной Ильченко, вдовой ближайшего друга и коллеги Михаила Михайловича, чьи тексты тот озвучивал и один, и в составе прославленного дуэта Виктор Ильченко – Роман Карцев.
«Мой муж Виктор Ильченко закончил одесский Институт инженеров морского флота – «Водный», как говорили в нашем городе. – рассказала тогда Татьяна Зиновьевна. – Он учился на факультете подъемно-транспортных машин и механизмов, обслуживавших погрузочно-разгрузочные работы в порту. На этом же факультете занимался и Жванецкий, только на три курса старше. Миша уже писал свои опусы и был корифеем студенческой самодеятельности.
Самодеятельность тогда процветала. Ее поддерживал комсомол, ею занимались на заводах и в клубах, устраивались соревнования между факультетами и институтами, межгородские конкурсы. Сперва они с Мишей соперничали, а потом объединили усилия и начали писать вместе. Вскоре по-настоящему подружились. Витя своей добротой и неконфликтностью располагал к дружеским отношениям. Он часто приходил к Жванецким, и его там очень хорошо принимали, в том числе знаменитая мама Михал Михалыча Раиса Яковлевна. Замечательная женщина! Я очень любила с ней разговаривать. Первые шаги у Миши были трудными, мама переживала, а у меня болела душа за Витю, и мы друг друга старались поддерживать. В отношении Миши у нее было три кредо. Что бы в жизни ни случилось, она ему первым делом говорила: «Мишенька, поешь!» Это была самая насущная забота – чтобы Мишенька не проголодался, тем более что аппетит у него всегда оставался хорошим. Вторая ее тревога: «Мишенька, не пей!» – студенты, что греха таить, немножко баловались спиртным. Третьей заповедью было: «Миша, пиши! Пиши!». И вот она, можно сказать, стала для сына главной.
Он безумно любил свою маму, уважал и очень к ней прислушивался. Отец у него был чрезвычайно умным человеком – я его, к сожалению, не застала, только слышала, что рассказывал о нем Виктор. Наверное, Мишин интеллект – от папы, а вот активность – мамина».
