11 декабря исполнится ровно век со дня рождения Александра Солженицына. Автора «Одного дня Ивана Денисовича», «Архипелага ГУЛАГ» и других знаменитых произведений. Безусловного классика, чьи произведения проходят в школе. Именем лауреата Нобелевской премии называют улицы, ему ставят памятники... Но живем ли мы «по Солженицыну»? Так, как он сам сформулировал, — «не по лжи»?
На днях на книжной ярмарке Non/fiction вдова писателя Наталия Солженицына и издательство «Слово» представили вновь вышедшую книгу «Крохотки» Александра Исаевича. Вещь, в общем, известную, хотя среди прочих главок есть в ней и такая, что читателю не знакома: в массе рукописей и хлопотах многочисленных переездов-переселений запись под заголовком «На последнем...» затерялась. Потом, к радости ее автора, нашлась, но только сейчас дошли руки до ее первой публикации.
Казалось бы, ну что «Крохотки», когда есть тот же «Архипелаг ГУЛАГ», уж не говорим о 10-томной эпопее «Красное колесо». Но жанр миниатюрной записи-притчи был дорог сочинителям испокон веков, ему отдавали дань и мыслители античности, и мудрецы Нового времени. А что, как не «крохотки» своего рода — тургеневские «Стихотворения в прозе»? Из таких наблюдений ведь и складываются потом романы мирового значения.
Наблюдал и сочинял Александр Исаевич всегда. Только писать не всегда была возможность: в лагере это строго запрещалось, и все, что сложилось за те восемь лет в голове, Солженицын в ней же и сохранил, развив феноменальную память. Когда, отбыв срок, получил статус «просто» ссыльного, карандаш в руках перестал быть проступком. Но оставался вопрос: что именно этим карандашом написано? И где гарантия, что днем, пока он преподает в местной школе математику, физику и астрономию, домой к нему не наведается опер... Поэтому писать он по-прежнему не торопился. Потом выяснится, что объем запомненного — 12 тысяч строк. Старший товарищ Солженицына по ссылке Николай Иванович Зубов — врач, человек живого, изобретательного ума, был поражен: как можно так изнурять мозг? И научил Александра Исаевича, тогда просто Саню, фотографировать бумажные листы, которые после этого можно было уничтожить, а кадры, во много раз меньшие по размеру, чем бумага, хранить, допустим, в двойном дне ящичка для обувных щеток.
Так в жизнь Солженицына вошла фотография. Склонный к системности во всем, чем бы ни занялся, он серьезно изучил и полюбил это дело. И потом, когда появилась возможность переехать в Центральную Россию, осуществил свою давнюю мечту — пользуясь длинными летними учительскими каникулами, ездил, преимущественно по сельским местам, на велосипеде. Фотографировал немыслимой красоты природу, с которой так контрастировал вид разоренных войной и колхозами деревень. На обороте каждого снимка делал короткую запись — они чаще всего и становились зернышками «Крохоток».
Интересно, что в изгнании «Крохотки» не писались. Только дома. Поэтому между двумя их сериями, 1960-х и 1990-х, такой перерыв. Когда встал вопрос, чем иллюстрировать заметки, обратились к художнику-рисовальщику — но получалось как-то в лоб. И тут Наталию Дмитриевну осенило: ведь сам же Солженицын все проиллюстрировал — фотографиями! Так книга обрела свой окончательный облик: справа текст, слева — снимки, причем без ретуши, в оригинальном размере 6?9, знакомом всем, у кого дома есть семейные альбомы со скромными (мало кто мог позволить себе дорогую крупную печать) карточками малого формата.
Есть особая доверительность в этой связке — между заметками об утенке в куриной семье и видом рязанской деревни с тем самым Матрениным двором; зарисовкой о есенинском, тогда еще совсем не музейном Константинове — и снимком стога сена, чей купол напоминает маленький храм; горько-иронической репликой о могиле поэта Полонского — и тоскливо-прекрасным окским пейзажем с церковкой в отдалении и присевшим на косогоре человеком (по-видимому, это сам Александр Исаевич, попросивший кого-то запечатлеть запавшую ему в душу картину коренной Руси).
Все это есть послание нам сегодняшним. Не зря на тисненой обложке книги, изображающей срез дерева, не напечатано даже, а будто выцарапано имя автора. Так зеки на лесоповале метили срезанные бревна — а на станции, куда эти бревна обычно свозились, приходили родственники в надежде увидеть такую метку и понять, что человек жив.
Но доходят ли до нас солженицынские метки? Нет ли ощущения, что его послания не очень-то нужны нынешнему обществу, которое убеждено (или ему это хорошо внушают), будто оно вполне стабильно, все делает правильно, народ и власть едины и т. п.? Не проходит ли нынешний юбилей слишком официозно, без того информационного гула, которого достоин? Задаю этот вопрос Наталии Дмитриевне.
— А вы мне можете указать реальные на сегодня площадки для такого общественного гула? — звучит ответ. — Впрочем, телевидение очень даже отмечает, там в декабре идет по нарастающей. Интернет? Как отвечающая за новостную часть нашего сайта знаю: каждый день приходят 50-80 ссылок на материалы, связанные с Солженицыным. Только каких ссылок! Примерно четверть — это площадная ругань. В нашем обществе, к сожалению, нет дискуссии. Не только по Солженицыну — практически по любым вопросам. Люди с определенным мнением живут в своих сетях, а другие их не интересуют...
С другой стороны, продолжает Наталия Дмитриевна, радует огромное количество сведений о чтениях, детских и юношеских конкурсах, которые проходят в больших и маленьких библиотеках. Даже так посмотреть: мы живем при каком-никаком, но капитализме, издательства печатают только то, что покупается. А предложения о заключении договоров на новые издания от них поступают регулярно.
Еще — пошла волна театральных постановок. Раньше почему-то считалось, что Солженицын недостаточно сценичен. Но вот Александр Филиппенко ставит театрализованное чтение «Одного дня Ивана Денисовича»: два часа без перерыва, и никто не шелохнется, в середине смеются, а в конце плачут... В прошлом году во Владимире поставили «Раковый корпус» — это в драме, а в кукольном театре, как ни удивительно, — «Матренин двор». В этом году уже дважды инсценировали «Красное колесо» — Борис Морозов в Театре Армии и Евгений Миронов в Театре наций. Ставят и в Нижнем Тагиле, Новокузнецке, Воронеже, Тобольске...
Что же касается актуальности того, о чем тревожился Солженицын... Об этом можно говорить часами, но Наталия Дмитриевна просто советует:
— Возьмите книгу «Россия в обвале». Александр Исаевич написал ее в 1998-м, четыре года пропутешествовав по, казалось бы, уже обновлявшейся стране. И сделал вывод, который вынес в заголовок... Мы вернулись в Россию в середине 90-х и не узнали общество: в глазах у всех горело одно — баксы! А что с тех пор всерьез изменилось? Скажу вам больше: есть знаменитая статья «Как нам обустроить Россию?». Кстати, тогда, в 1990-м, Горбачев прикрыл ее обсуждение. В газету, где она была впервые напечатана, пришли мешки писем, редакция собиралась их публиковать, но успели дать только две подборки по шесть писем. Власти и тогда дискуссия была не нужна...
— А сегодня мне приходит множество писем от серьезнейших историков, политологов, — продолжает Наталия Дмириевна. — Они, не преувеличиваю, в ужасе: все, о чем предупреждал Александр Исаевич, сбылось, причем в худшем варианте. За почти 30 лет мы не подстелили себе соломку ни в чем. 25 миллионов соотечественников отрезали от страны в одну ночь и до сих пор не можем им предоставить быстрое и легкое возвращение из республик, где они вмиг стали нежелательными меньшинствами, что в Прибалтике, что в Средней Азии, что на Кавказе... А что с идеей самоуправления, которую отстаивал Александр Исаевич? Не может страна, тем более такая огромная, как наша, управляться только из центра. Оказавшись в изгнании, мы два года прожили в Швейцарии и 18 лет — в Америке. Государства совершенно разные, но всюду главные, повседневные вопросы жизни людей решают они сами. В том числе — куда пойдут налоги. И мы были частью этого устройства, голосовали за то, на что в первую очередь направить средства — на постройку школы и ремонт дороги...
Вокруг кого же нам объединяться? У Наталии Дмитриевны нет однозначного ответа:
— «Яблоко»? Вначале мы за него голосовали, но потом оно сникло. «Единая Россия»? Так это клуб, а не партия. Про остальные вовсе не скажу, что они такое. Знаете что, давайте сами создадим партию тех, кто читает хорошие книги. Вот из зала подсказывают — «Читающая Россия»...
Да хотя бы и так, Наталия Дмитриевна!
Утерянная «крохотка». Александр Солженицын. «На последнем...»
Колол я подряд толстые бревёшки — и всё соднова, не натуживаясь на добивку. И эту — тоже сразу, а нет: заколодила. Я её ещё, ещё, и перевернул, с другого торца, — нет, не даётся: невидимый снаружи маленький внутренний сучок дал ей эту внезапную силу сопротивления.
Так бывает иногда и с людьми податливыми: вдруг на самой последней черте остоится — и не даётся никакому напору, не узнать его...
