17 августа Олег Табаков отметит 80-летие. О нем сколько ни напиши — все будет мало. Даже сухое перечисление ролей в театре и кино, мультяшных персонажей, которым он дал голос и душу, займет сотни полторы строк. Утешимся философски: нельзя объять необъятное — и просто поделимся с читателем тем, что бережно собиралось автором сего дифирамба на протяжении многих лет, в нашем общении с Олегом Павловичем и просто в наблюдении его работ.
Его нередко сравнивают с айсбергом: то, что видно окружающим — коллегам, друзьям, зрителям, — это лишь одна пятидесятая того, чего никто никогда не увидит ни при каких обстоятельствах. Олег Павлович не скрывает своей поистине раблезианской страсти к жизни, к ее простым радостям. И при этом остается расчетливым котом Матроскиным, подсчитывающим, сколько молока даст его очередная «корова»... Кстати, редкая встреча со зрителями обходится без записки с просьбой сказать им что-нибудь голосом Матроскина. Да и сам Табаков к этому персонажу относится любовно-снисходительно: узнаваемость есть свидетельство успеха, а успех — одно из ключевых слов в лексиконе Табакова:
— Актерский успех — самая сладкая вещь на свете, слаще, возможно, только любовь... Наша профессия очень женственная. Актер должен нравиться. Если тобой восхищаются сто человек, хочешь, чтобы восхищалась тысяча, и так до бесконечности. Успех — замечательная вещь, если не терять при этом иронического отношения к себе. Впрочем, иногда его и потерять не грех. Ненадолго. Многие из моих актерских удач — результат озарения, то есть свободной работы подсознания, которое питается энергией зрительного зала. А как оно возникает, я никому не скажу.
Помните великую и ужасную мисс Эндрю из «Мэри Поппинс, до свидания!»? Как-то мастер признался, что эта роль — нечто вроде дружеского шаржа на самого себя. А так-то он театральной педагогикой занялся исключительно ради решения все той же проблемы энергообмена:
— Ученики всегда держат в тонусе. Когда с ними на сцену выходишь, это порою кайф посильнее, чем от собственного успеха. Они твои дети. Я мечтал когда-то, что у меня будет много детей. Так оно и вышло. В учениках ты точно так же продлеваешься, а может, и еще прочнее. Ученики — реализация нормального мужского желания умножиться.
Таланты он отбирает придирчиво. И собственным примером опровергает в глазах питомцев расхожую истину о том, что настоящий художник должен быть голодным:
— Не должен художник жить плохо! Потому что, если быт разлажен, крыши над головой нет или денег, таланта и вдохновения у человека больше не становится.
Табаков — мужчина с 1000-процентной харизматичностью. («Сублимацию любви», где он с Мариной Зудиной играет, видели? То-то и оно!) И харизма — а поди-ка попробуй точно сформулировать, что это такое! — проступает в каждой роли, кого бы он ни играл — владельца салуна на Диком Западе или особу королевских кровей. Но квинтэссенцией харизматичности был и остается Вальтер Шелленберг:
— После просмотра в верхах всесильный Андропов отвел меня в сторону и шелестящим, словно проникающим в кровь шепотом произнес: «Так играть нельзя! Это безнравственно!» Я не знал, что ему ответить. Не потому, что как-то особенно испугался, просто считал, что фильм удался как раз потому, что немцы в нем наконец-то не выставлялись полными кретинами, как это было принято до того времени. Если они такими дураками были, то почему мой отец — умный и сильный, и почему тысячи других таких же, как он, так долго шли на Берлин?
Если искать в его актерском багаже роль, полностью противоположную аристократу-фашисту Шелленбергу, многие назовут Обломова. Но для самого Табакова, человека более чем энергичного, Илья Ильич — олицетворение не столько «русской лени», сколько вполне понятного и им самим в глубине души разделяемого стремления жить несуетно и мирно, не гонясь за химерами:
— Мне дороже всего душа его голубиная. Только не в том смысле, который в эти слова Штольц вкладывает. Ну не желает Илья Ильич по чужим правилам жизнь свою проживать. Я его понимаю — сам такой.
Первый инфаркт он схватил в 29 лет. Тогда и понял, что в жизни надо заниматься только тем, что любишь. А внутри любимого дела — только тем, что сам для себя считаешь важным и нужным. Любит повторять, что успел в этой жизни многое. Потому-де и заглядывать в будущее не боится. Но даже если это не совсем так, мы с вами этого никогда не узнаем:
— Если почувствую это самое «сдавать стал», сам уйду. Актер всегда чувствует, когда начинает играть хуже. Чувствует раньше, чем это начинают замечать другие. И горе ему, если не хватит мужества признаться в этом самому себе и сделать шаг с котурнов вниз на грешную землю.
