Когда Ганьковский врывался (не входил) в наш 2-й "в", мы замирали от предощущения чуда. Он писал на доске размашисто, торопливо, будто боялся опоздать: "Товарищ, верь, взойдет она..." - и предлагал подобрать эпитет: звезда какого счастья? Мы, еще не знакомые с "таким" Пушкиным, выкрикивали со своих мест: "Счастливейшего!", "Прекраснейшего!", "Чудеснейшего!" А он орал с мальчишеским азартом: "Не то! Не то!"
На дом он задал нам найти эти стихи, это слово и подумать, почему поэт написал именно его. Мы были ошеломлены. Привычное течение школьной жизни, начатое с заучивания "мам", которые "моют раму", и "Маш", которые "кормят гусей", было сметено натиском этого странного молодого учителя. Он будил в нас жажду мыслить...
Потом он ушел из школы. Ходили слухи, что он спился, что его чуть ли не уволили за "аморалку"... Я не верила. И никто из моих тогдашних однокашников не верил. Нам казалось, его затравили ортодоксальные учителя - за непохожесть, за отход от методичек и инструкций, за этого веселого Пушкина в младших классах...
Потом я видела его в местном ДК - он был небрит, неухожен и носил какие-то табуретки. Он стал рабочим сцены. Это, казалось мне, была катастрофа.
С тех пор, как молодой лохматый Ганьковский читал нам "запрещенные" стихи Пастернака, прошло уже 20 лет. Жизнь мотала меня по городам. Но оставался светлый образ человека, наделенного ярким учительским даром. Но, увы, не вынесшего этого бремени.
Как вдруг, вернувшись в родной подмосковный Королев, я услышала о священнике Сергии Ганьковском, настоятеле прихода Святителя Владимира. Это был он.
Узнать его сразу невозможно. Он теперь носит величественную рясу, большой крест, окладистую - и уже седую - бороду. Речь его кажется поначалу плавной и неторопливой. Но только поначалу. На первой же проповеди, где отец Сергий рассказывал об умении прощать, которым мы так часто не обладаем, я вдруг увидела: Боже мой, да он почти не изменился! Тот же азарт в глазах, тот же голос, вибрирующий от поиска нужного слова, от напряжения мысли и чувства, которое он в них вкладывает... Неисповедимы пути Господни.
Не знаю, сколько мы проговорили. Он рассказал: да, школа была его жизнью, его страстью. Но он искал Бога. Ходил в церковь. Чувствовал себя там как дома. А в те годы такая "ересь" была совершенно несовместима с обликом советского учителя. "Никогда этого не забуду, - вспоминает с улыбкой. - Я выхожу из храма, на мне - церковная одежда, и идут два старшеклассника. У них буквально отвалились челюсти: "Сергей Алексеич, вы чего?.."
...Служил Ганьковский в казарме. Это конструкция из сборных блоков, какие собирают для военных объектов на местном "закрытом" предприятии "ДСК-160". Руководство завода решило один из таких "шедевров" просто подарить бедному приходу, пристроив крошечную деревянную "луковичку" с крестом. Конечно, это не храм - времянка. Но и тому Ганьковский был несказанно рад. Сейчас казарма свой "ресурс" исчерпала. Хотя внутри красота и благочестие, потолки и стены текут, крыша худая, заплаты ставить уже некуда. Никаких коммуникаций сюда не проложено, а сам участок земли принадлежит не Королеву, а Щелковскому лесхозу. По идее, "хозяева" могут в любой день пригнать сюда бульдозер и сровнять "храм-казарму" с землей.
Конечно, как и любой священник, он мечтает о настоящем храме. Честно говоря, я не верила, что из этих грез что-то вырастет. Как вдруг на самом почетном месте в городе - у мемориала погибшим комсомольцам, напротив памятника Сергею Королеву - началось какое-то строительство. Говорили, супермаркет или банк. Оказывается, часовня, маленький храм...
Мемориальный комплекс, откровенно сказать, неудачен. Комсомольцы как бы вылезают из мрачного вида длинных труб, символизирующих светлое будущее. Не радует глаз и серый "генеральный конструктор". Так уж вышло, что "главное место" в городе ну никак не поднимает настроение местных жителей. И Ганьковский думал то же самое. И однажды сказал об этом мэру Александру Морозенко. А тот одобрил совершенно немыслимый план отца Сергия - построить часовню у комплекса.
Я, впрочем, представляю прекрасно, как ему это удалось: видела, как этот человек может заражать азартом других.
Недавно часовню освятили. Она очень хороша. Построили ее меньше чем за год. Белой свечой она светится в вечернем сумраке, совершенно преображая окрестности. Сделана по уникальному проекту - в форме усеченной пирамиды, как будто несущейся в бесконечность. По форме напоминает меч. Часовня названа в честь воина и святого Александра Невского - иначе как бы она могла венчать "военизированный" мемориал?
Ганьковский и тут верен себе: он отрицает свою причастность к строительству. Это, мол, заслуга мэра. Тот и деньги нашел, и строителей нанял: раньше они возводили только военные заводы и космодромы, поэтому от "воздушной" храмовой архитектуры поначалу терялись. Предлагали все "выровнять"...
Ганьковский продолжает мечтать - уже о большом храме. Каждый день он начинает с "суетных" поисков денег. И каждый вечер он возвращается в свою протекающую казарму, чтобы произнести очередную проповедь.