- Мы сто лет знакомы и дружны. Многие говорят, что мы даже похожи по характеру и внешне. Конечно, нам приятно вместе работать, импровизировать. Во второй картине мы с легкой руки музыкального продюсера Аркадия Укупника спели с Кристиной дуэтом мою балладу "Когда падает снег, а на улице май".
- Муж Кристины вашу дружбу одобряет?
- Когда в первой части снимались постельные сцены, Миша, муж Кристины, несмотря на разницу часовых поясов - а он тогда был в Америке, - все время звонил ей на мобильный. Только-только мы ложимся - бац, звонок! Во второй части таких сцен не было ("Любовь-морковь 2" - семейная новогодняя комедия. - "Труд"), и звонки прекратились.
- Алла Борисовна обе части видела?
- Да, и осталась очень довольна дочерью. И Максиму Галкину понравилось. Говорят, громко смеялся.
- Кому принадлежит идея поменять телами взрослых с деть-ми во второй фильме?
- Идея картины - такая эмоциональная штука! Она возникла в голове у сценариста Андрея Курейчика на премьере первой "Морковки". И он шепнул продюсеру Ренату Давлетьярову: "Я знаю продолжение! Они превратятся в детей!" И спустя девять месяцев - именно столько Курейчик рожает свои произведения - ко мне подошли и спросили: "Ты готов? Мы начинаем снимать через два месяца!" И началось... У нас уже есть идея и третьей картины: мы улетим в будущее, и тогда, даст бог, случится чудо - я стану народным артистом (Смеется.).
- И в первом, и во втором фильме чудеса превращения происходят с помощью мага-экстрасенса, по совместительству семейного психолога, которого играет Михаил Козаков. А вы сами верите в магов и колдунов-экстрасенсов?
- Был в моей жизни такой эпизод, когда я обращался к экстрасенсу по вопросу несчастной любви - хотел избавиться от наваждения. И мне помогли! Моя мама (мама Куценко сейчас на пенсии, в прошлом врач-рентгенолог. - "Труд") - большой экспериментатор в этой области, и я к ней приобщился. Был такой случай: однажды я травмировал височную область головы, и год спустя один экстрасенс, не зная ничего об этом, рассказал в точности, что со мной произошло. Он увидел то, чего по идее не мог увидеть.
- Под Новый год самое время поговорить о чудесах и мистике.
- Когда говорят, что чудес на свете не бывает, то люди забывают: разве не чудо - самое главное! - сама жизнь. Ну а мистика: По большому счету, мистика ждет нас впереди - за чертой жизни. Вот это и есть мистика. Но переживать заранее не стоит - все будет хорошо: Врата рая открыты для добрых людей.
- Ну раз пошел такой разговор, то скажите честно: сыграв в "Ночном дозоре", вы поверили в существование вампиров?
- Если бы они были, мы бы уже не сомневались в их существовании! Приходится с грустью констатировать, что вампиров нет. А я бы хотел пожить вампиром!
- В Новый год произойдет еще одна необычная вещь: вы возвратите себе настоящее имя. Я обратил внимание, что в титрах фильма "Обитаемый остров" вы указаны как Юрий Куценко.
- А я и есть Юрий. Юрий Георгиевич Куценко. В детские и юношеские годы я безбожно картавил и принялся называть себя не Юрием, а Гошей, чтобы лишний раз не "рычать". Гошей представился и на вступительных экзаменах в Школу-студию МХАТ, куда меня приняли с большим скрипом, взяв клятвенное обещание с помощью педагогов избавиться от дефекта речи.
Картавить я перестал, но с псевдонимом сроднился. Сейчас, когда мне перевалило за 40, меня все чаще спрашивают: "Вы и дальше останетесь Гошей?" А я ничего предосудительного в этом не вижу. Великого артиста Иннокентия Михайловича Смоктуновского до седых волос величали Кешей, а он даже и не думал обижаться. Мне кажется, мой псевдоним мне, будто талисман, приносит только удачу! Ну а Юрием в "Обитаемом острове" я стал потому, что Федор Бондарчук решил поменять мое амплуа. Он снял меня в необычной роли (я, кстати, там почти не разговариваю), и, чтобы подчеркнуть эту необычность, мы решили вернуть мое имя.
Максим Пежемский: "Я всегда боролся против штампов, а теперь понимаю"
О том, почему его имя есть в титрах, но то, что ранее ассоциировалось с понятием "режиссер Максим Пежемский" в фильме практически отсутствует, один из авторов картины "Любовь-морковь-2" рассказал <Труду>.
- Ты мог бы как-то назвать этот пункт своей фильмографии?
- Это называется "продюсерское кино", в котором персона продюсера важнее персоны режиссера. Позволили бы режиссеры каких-то частей "Терминатора" себе авторское видение, я бы посмотрел на них потом! Первая картина "Любовь-Морковь" получилась удачной, выигрышной. И тот продюсер, который начнет как-то экспериментировать с выигрышным проектом, будет выглядеть кретином - так что я не должен был делать что-то свое, авторское, меня и нанимали на этих условиях. Я сейчас вижу, как режиссеры погрязают в собственных амбициях, думают, что они кому-то нужны. Да никому они не нужны!
А на этом проекте главным было понимать, что никто из нас не гребет в одну сторону, а все мы делаем одно и то же дело.
- Все-таки это чужие игры - каково было в них играть?
- Играть в чужие игры тяжело. Но играть в чужие игры с воинствующим видом глупо. Это как Штирлиц ходил бы по Берлину в буденновке и думал, что его примут за немца. И потом, когда появляется такое понятие, как большой бюджет, авторские амбиции уходят на второй план. Коммерческое кино - это огромная махина, конвейер для воспроизводства самого себя. Я всегда боролся против штампов, а теперь понимаю, откуда они берутся. Это та курочка, которая несет золотые яйца - зрители прикормлены этими штампами, они их любят, и продюсерам соответственно от них отказываться невыгодно - оттуда и куча банальных комедий, банальных боевиков. Я-то раньше думал, что глупые режиссеры воспроизводят эти штампы - но нет, и режиссеры умные, и продюсеры умные, и винить их нельзя, потому что эти условия заказывают зрители.
Другой вопрос, что с этими штампами делать. Одно дело - их тупо воспроизводить, а другое дело - с ними играть.
- Сама тема возвращения в детство, безотносительно фильма, тебе интересна? Хотел бы вернуться в свои восемь-девять лет?
- С теми знаниями, что у меня сейчас есть - не хотел бы. Мне не надо номинальных возвращений - становиться младше, меньше: Когда идет тот процесс, который я сам придумал и сам делаю, я становлюсь ребенком, я играю, могу видеть и реальный мир, а могу и условный, могу их комбинировать. Все мои фильмы - это игры. "Переход товарища Чкалова через Северный полюс" - это игры со сталинским режимом, тоталитаризмом, "Мама, не горюй" - это игра в бандитов. В фильме может не быть ни одного ребенка, как в фильме "Айболит-66", но слово "детский" растворено в самом принципе съемки, принципе рассказа. И играть во что-то снисходительно нельзя, надо играть всегда очень искренне. Потому что взрослые люди, которые ходят в кино - тоже дети; раз они ищут другую реальность, значит, они уже не прожженные циники и еще на что-то надеются. Я и сам такой и зрителей такими же считаю.
