Вряд ли есть другая певица, которую тем же основанием можно было бы назвать «Голосом России». Сердечнее ее напевов «Течет река Волга» и «Оренбургский пуховый платок» трудно что-либо представить. Ее имя с величайшим уважением произносили гениальные композиторы, сиятельные монархи, могучие импресарио. И это же имя полоскали в грязи наследники и желтые журналисты после смерти. Чем заслужила Людмила Георгиевна Зыкина такую судьбу?
Девочка с московской окраины, мечтавшая стать летчицей, гонявшая на мотоцикле — поступила в хоровой коллектив вовсе не из непреодолимого желания стать артисткой, а всего лишь на спор. Всенародную славу завоевала в 1963-м, спев «Течет река Волга» и совершенно затмив более ранние версии Марка Бернеса и Владимира Трошина. А уже в конце 60-х без ее теплого, спокойного, уверенного вокала не мыслил своей «Поэтории» и оратории «Ленин в сердце народном» классик современной академической музыки Родион Щедрин. Великий Сол Юрок почитал за честь принять ее в Америке и первым посоветовал создавать свой ансамбль.
Ее благосклонности добивались лидеры народов, вроде Гейдара Алиева. А у нее, сменившей четырех мужей, не нашлось по-настоящему близкого человека, который закрыл бы ей глаза. Общий тираж ее пластинок превысил 6 млн. экземпляров — но куда большее количество миллионов рублей выручили ее наследники-племянники за зыкинские бриллианты. Говорили — выручка пойдет на пропаганду зыкинских песен. Вправду ли пошла?
В 80 она поразила всех заявлением, что отправляется в громадный юбилейный тур. На инвалидной коляске! Но голос ее звучал таким непререкаемым металлом, что верилось: поедет, и выкатится на сцену, и залы будут сходить с ума в овациях. Но через три недели ее унес инфаркт.
Далеко не на все зыкинские загадки и сегодня, через 5 лет после ее кончины, есть ответы. О том, что уже знают и еще хотели бы знать о Людмиле Зыкиной, говорят ее коллеги.
Иосиф Кобзон, певец
— Нас связывало полвека дружбы. А впервые услышал светлый, звенящий голосок Людмилы Георгиевны по радио. Полюбил сначала его, а уж потом встретились с самой Зыкиной в Доме звукозаписи на улице Качалова. Видел, как дома у Марка Григорьевича Фрадкина они разучивали его песню «Течет река Волга». А потом уже я эту песню повез на фестиваль «Золотой Орфей». Спросил разрешения у Людмили Георгиевны, она: «Да-да-да, конечно».
.jpg)
Людмила Зыкина на своей кухне - самой обыкновенной советской кухне. Фото предоставлено ансамблем «Россия»
Я ее называл Люка. Знал всех ее мужей. Они относились к ней хорошо, но она в силу своей работы совершенно не могла принадлежать семейному очагу. О чем очень жалела... Прекрасно относилась к племянникам. К сожалению, своих детей не было. Когда у меня рождались дети, приходила, поздравляла, говорила: «Как жаль, что у меня нет такого богатства...»
Она лирическая, народная, светлая певица. Хотя понимала, что от нее ждут и патетики, не столь ей близкой. «Растет в Волгограде березка» и другие лирические вещи Пономаренко у нее замечательно получались. Но пели мы с ней и «Поклонимся великим тем годам» Пахмутовой...
Когда пишут, будто у нее 2000 песен, это, конечно, домыслы. Больше меня вообще никто не спел, но я и мечтать не могу о таком количестве.
Блистательно пела частушки, в том числе на свое 80-летие, но не на публике, а у себя дома. Потому что нецензурные. Знала их великое множество. Композитор Виктор Темнов нам аккомпанировал, веселье длилось до утра.
В свое время она вела достаточно широкий образ жизни, парилась в бане с министром культуры СССР Фурцевой, директором Союзконцерта Валерией Конновой. Пользуясь этой дружбой, многим артистам помогла.
Прекрасно водила свою «Волгу», бывало, и меня подвозила домой с концертов в Лужниках, когда еще у меня машины не было.
Драгоценности были ее слабостью, но это нормально для женщины и артистки. Как она их покупала — не рассказывала. Но носила их с толком, они придавали ее облику дополнительные царственные черты.
.jpg)
Складывается ощущение, что Людмилу Георгиевну в СССР знали абсолютно все. Фото предоставлено ансамблем «Россия»
То, что вокруг ее имени столько посмертной грязи — к сожалению, не исключение: так было и после ухода из жизни Руслановой, Утесова, которые не оставили прямых наследников, а алчность окружения часто приводит к подобным разборкам.
Мне очень не нравится памятник, который родственники поставили на ее могиле. Слишком обыденный, обедненный образ, не отражающий ее величия.
Но ее память живет в ее песнях. Во вторник на концерте в Кремле в честь Зыкиной меня просят спеть «Течет река Волга». Вместе с Зыкиной: ее голос польется с экрана
Дмитрий Дмитриенко, баянист, художественный руководитель ансамбля «Россия»
— Я пришел в ансамбль Россия уже в период его новейшей истории, год спустя после ухода Людмилы Георгиевны из жизни. Хотя конечно же мы с ней встречались и до того, на сцене, в совместных концертах — в мою бытность участником других прекрасных коллективов: солистом Национального оркестра России имени Осипова, дирижером ансамбля «Березка», директором русского концертного оркестра «Баян». У Людмилы Георгиевны была только ей присущая эстетика в пении, движении, взгляде, костюмах. Ничего внешнего — все это шло изнутри, и все она делала по-царски, как и подобает царице русской песни. Мы, в ту пору совсем юные музыканты, ею восхищались и любовались.
Людмила Зыкина с первым составом ансамбля «Россия» в 1972 году
Когда ансамблю «Россия» потребовался новый художественный руководитель (Татьяна Александровна Свинкова, первое время после смерти Зыкиной остававшаяся директором коллектива, не могла быть творческим лидером, так как не является профессиональным музыкантом), Министерство культуры РФ поручило эту работу мне. И уже четыре года мы живем, можно сказать, одной артистической семьей. Я прикипел к людям, составляющим основу коллектива, появились и новые талантливые участники.
Сам я родом из Кирова, там закончил музыкальную школу, училище по классу баяна у замечательного педагога Виктора Ивановича Кривошеина. В Москве — Российскую академию музыки имени Гнесиных, класс заслуженного артиста России, профессора Юрия Александровича Сидорова, очень известного баяниста. Затем — ассистентуру-стажировку. А сейчас сам — заведующий кафедрой и доцент Государственного музыкально-педагогического института имени Ипполитова-Иванова. Кстати, и Людмила Георгиевна когда-то училась в Ипполитовском училище у Елены Константиновны Гедевановой. У нашего вуза много известных выпускников — Алла Пугачева, пианист Михаил Воскресенский...
Что сказать о сегодняшнем ансамбле «Россия»? Конечно, это тот же славный коллектив, который много лет сопровождал творческую деятельность Людмилы Зыкиной. Например, есть у нас программа «Посвящение Л.Г.Зыкиной», где звучат ее лучшие песни. Порой на концертах не успеем сами запеть «Оренбургский пуховый платок» или «Течет река Волга», как зал подхватывает. Но любое творчество — это обязательно развитие. Появились совершенно новые проекты — например, замечательный спектакль Валерия Сергеевича Золотухина по рассказам Шукшина, который мы и исполняли неоднократно, и, к счастью, успели записать на аудио и видео. У нас — программы с актрисой Элиной Авраамовной Быстрицкой (которая, кстати, очень дружила с Людмилой Георгиевной), с народной певицей Надеждой Крыгиной («Рахманинов и Плевицкая»). Записан совместный CD с солисткой Мариинского театра и Венской оперы Ольгой Пудовой, тоже посвященный наследию Рахманинова. В чем-то изменился сам принцип нашей работы. Мы, например, предлагаем такой просветительский детский проект: выпустить цикл «100 русских песен» в исполнении Руслановой, Зыкиной и других наших талантливейших певиц для школьников — наподобие того, как Никита Михалков предлагал цикл «100 фильмов» для изучения в школе. Ведь патриотизм сам собой в юных душах не возникает — что-то должно его воспитать. И национальное искусство — самый верный духовно-нравственный щит для любого народа и государства.
Но при всех новшествах нас связывает с Зыкиной прежде всего традиция высокого качества и профессионализма. Ансамбль — безусловно, на Олимпе нашего национального искусства, это общая заслуга всех, кто сегодня в нем работает. И думаю, именно этого хотела Людмила Георгиевна: чтобы коллектив жил насыщенной жизнью, прирастал не числом участников (это не хор, а именно ансамбль солистов), а их яркостью. Помню, первые годы моей работы в ансамбле журналисты замучили звонками: что с бриллиантами Зыкиной. Я отвечал: приходите, я вам покажу самые ценные ее бриллианты — наших музыкантов.
В дальнейших наших планах — обустройство новой репетиционно-концертной базы «России». Некоторое время назад нам передали в оперативное управление бывший ДК «Железнодорожник», здание которого находилось в аварийном состоянии. Надо еще уточнить — достаточно ли там провести капитальный ремонт или нужна полномасштабная реставрация. Проектно-сметная документация на вариант с капремонтом разработана. Проведены необходимые демонтажные работы, думаю, во второй половине этого года сам ремонт уже можно будет начать. Он займет, полагаю, года два. Мы рассчитываем получить высококачественный концертный зал — акустические разработки тоже проведены. Сохраним и кружковую работу с детьми, как это было в ДК, нацелив ее на народное искусство — фольклор, художественные промыслы, танцы, игру на инструментах. Контролирует работы и финансирует их из госбюджета Министерство культуры, которому подведомствен сам ансамбль.
А в доме на Фрунзенской набережной, где много лет обитал ансамбль, хотим устроить Музей русской песни имени Людмилы Зыкиной. В ансамбле — большой архив, в том числе видео и фото. Мы очень дружим с продюсерским центром «Дом Людмилы Зыкиной», который организовала ее бывший концертный директор Ксения Рубцова, надеемся на их участие. Но какие-то части архива наверняка остались и у племянников Людмилы Георгиевны, у бывшего директора ансамбля Татьяны Свинковой. Мы призываем всех объединить усилия в увековечении памяти и сохранении наследия великой русской певицы.
Надежда Крыгина, певица
— Познакомились мы тесно в 1989 году. Я тогда собралась уходить из ансамбля «Россияночка» на вольные хлеба сольной карьеры. Нужны были новые творческие контакты. А моя подруга по Гнесинскому институту Надежда Кущенкова работала у Людмилы Георгиевны директором. И решила устроить мне у нее прослушивание.
Я очень волновалась: Зыкина — это же высота недосягаемая, богиня. Надя успокаивала: брось, Людмила Георгиевна — прекрасный, в быту простой человек. И вот открывается дверь квартиры в доме на Котельнической набережной. Зыкина была одета не по-парадному, но хорошо, достойно. Пригласила попить чаю. На столе черная икра, рыба — в 1989-то году!.. Посидели, побеседовали, она попросила что-нибудь спеть, я страшно зажалась, боялась даже «мяу» сказать. Но спела. Она говорит: приходи к нам в ансамбль работать. Но мне-то как раз хотелось закончить с ансамблями! В общем, в тот раз не сложилось, но я, видимо, ей понравилась. Через год я стала лауреатом конкурса «Голоса России» в Смоленске. И ансамбль Зыкиной начал меня звать с собой в качестве приглашенной солистки. Каковой, собственно, до сих пор и остаюсь, по основной работе все эти годы являясь солисткой Москонцерта.
Песен Зыкиной я никогда не пела: у меня сопрано, у нее альт. В этом смысле мне ближе голос и репертуар Марии Николаевны Мордасовой, кроме того я курянка, а она соседка, воронежская. Не зря Георгий Васильевич Свиридов, сам курянин, называл Курскую, Воронежскую и Белгородскую области самым певческим регионом России. Особенно по молодости мне давались частушки, веселые песни. А Зыкина была сильна огромной кантиленой. Которую я освоила много позже.
Фото предоставлено ансамблем «Россия»
Людмилу Георгиевну Господь в связки поцеловал: совершенно уникальная окраска голоса! Уже когда она пела в хоре под руководством Николая Васильевича Кутузова, это был ровный замечательный альт, светлый, красивый. Это — основа, но не было бы той великой Зыкиной, которую мы знаем, если бы не колоссальный труд по постановке профессионального дыхания. Она никогда не кричала. Диапазон — огромный, настоящий диапазонище. За три октавы. А это только работой мозгов и дыхания дается.
Она пыталась мне пару раз показать, как такого достичь. Но опыта моего оказалось на тот момент недостаточно: я просто не поняла, что она хочет мне сказать. Поняла лишь позже, когда сама стала заниматься с педагогом, оперной певицей Лилией Ивановной Логиновой.
Народностью Зыкина никогда не бравировала. Не играла с диалектами, не акала, не тякала, не окала, не цокала — всегда держалась в своей, мгновенно узнаваемой манере. Вот Ольга Воронец и она — у обеих альт, но вы никогда их не спутаете.
Тем не менее не согласна с теми, кто говорит, что после Зыкиной ту же «Течет река Волга» нельзя петь. Сама-то Зыкина спела ее уже после Владимира Трошина. Вещь ей очень понравилась, но она сперва боялась: ой, там такой диапазон! А потом спохватилась: Трошин-то поет, почему я не могу? В том и заключалась сила нашего песенного искусства, что певиц и певцов было много — хороших и разных. Например, моя мама, если честно, из народных даже больше любила Александру Стрельченко, у которой совсем другая манера. Это сейчас народное пение почему-то ушло из телеэфира, и многие думают, что само искусство умерло. А тогда у людей был выбор. Никто не бился головой: ах, только Зыкина, ах, только Толкунова... Но на круг — конечно, Зыкина среди всех была первая.
Говорят, в молодости она собиралась в летчицы идти. Такой Зыкиной я не застала, но молодая веселость и юмор в ней жили. Могла и рюмочку на Новый год пропустить, и цыганочку сплясать, и крепкое словцо к месту употребить. Но только среди своих! Бывало, и меня поддевала. Помню первые гастроли в Германии, на которые она меня позвала. Я только ушла из «Россияночки», на богатые костюмы еще не заработала — так, сшила что-то сама. Она меня оглядывает: «Надь, ты чего, из шторки себе шила? Я бы тебе дала свое, но оно на тебе будет как на вешалке. Ладно, приедем из Германии, подарю тебе отрез». И правда, подарила кусок очень хорошей, белой, тонкой японской шерсти, я себе сшила платье, потом в Вологде купила к нему кружева — и по сей день оно у меня как концертное. Ну и как память о Людмиле Георгиевне.
Таких людей, как Зыкина, я называю — от сохи и до космоса. Они прошли все, от самых низов до самых вершин. И чем крупнее человек, тем меньше в нем кичливости. На гастролях Зыкиной приходилось и в больших залах выступать, и в клубах, и даже в обыкновенных кинотеатрах — в той же Германии в воинских частях маленьких городов ничего другого и не было. Конечно, там ни о каких отдельных артистических не могло идти речи. Людмиле Георгиевне просто выделялся уголок в общей комнате, ставился маленький столик, зеркальце, термос, под ноги — коврик, чтобы было удобнее переобуваться. Однажды в Монголии приехали мы к танкистам на полигон — здесь вообще ничего, кроме автобуса ПАЗ, у нее для переодевания не было. А мы с девчонками просто в поле переодевались. Кто ж станет капризничать, глядя, как примадонна спокойно забирается на грузовик — петь для солдат?.. Это была школа артистическая, эстетическая, человеческая. Недавно я сидела в гримерке с молодой артисткой, она грим вытерла, салфетку оставила на столе и пошла... Чтобы после Людмилы Георгиевны хоть маленькая бумажка, хоть ватка осталась — невозможно себе представить.
Однажды я вышла на оркестровую репетицию в халате и бигуди. Она это увидела и сказала — не мне, а Надю подозвала: «Передай, пожалуйста, Крыгиной, что на людях артистке нельзя никогда показываться ни в бигуди, ни в халате, ни в тапках. Если еще не сделала прическу — надень платок...»
То, что я якобы разлучила Людмилу Георгиевну с ее последним, четвертым мужем, — ложь и сплетни. Я только потом поняла: не у Зыкиной я Виктора Гридина — замечательного баяниста, красавца, руководителя ансамбля «Россия» — увела, а у этих сплетниц, которые сами на него заглядывались.
Впервые Зыкину с мужем я увидела на панихиде Елены Константиновны Гедевановой, нашей учительницы, когда-то директора музучилища имени Ипполитова-Иванова. Людмила Георгиевна тоже его заканчивала, а я тогда училась на 2-м курсе. И Гридин — тоже «ипполитовец». Вместе они выглядели феерически. Конечно, было видно, что она постарше его. Но мое девичье восприятие даже не очень это ухватило, у меня челюсть отпала от фееричности такой пары. Я и большинство других людей тогда не знали, что они уже фактически расстались и жили каждый своей жизнью. Но сохранили человеческие отношения, ездили друг к другу на дачи... Я и представить себе не могла, что у нас завяжется роман. Даже после того, как вскоре встретила Гридина в ансамбле, и между нами первая искорка пробежала. Близко к нему боялась подходить: самой Зыкиной дорогу перейти! Разделаются так, что следа от тебя не останется. Но в 1993 году случилась наша поездка в Германию. Гридин уже ушел из коллектива, но упросил Людмилу Георгиевну, чтобы она и его взяла. Говорит ей: «Котик (они друг друга котик называли), мне машину надо купить...» На самом деле у нас с ним накануне было тайное вече, и он знал, что я тоже еду... Он вправду купил себе машину, еще одну — на продажу. Но Людмила Георгиевна заметила, что у него есть и другой магнит. Спрашивает: «Надь, что, Витька за тобой ухаживает?» — «Да не знаю сама» — «Ладно, сложный он человек, но гениальный музыкант. Ты знаешь, нас ничего не связывает, поэтому ни да ни нет тебе не говорю, все в твоих руках...» Я подумала, покрутила, и в начале 1994 года мы поженились. Она звонила, поздравляла. И потом их общение не прервалось. Когда он приболел, помогала мне советом, устроила его в больницу МПС. А то, что поссорились мы — так это уже после Витиной смерти. И вижу в том свою вину тоже.
В первую годовщину его смерти нам с дирижером оркестра имени Осипова Николаем Николаевичем Калининым дали зал Чайковского. Я, конечно, сразу сообщила об этом по телефону Зыкиной, а она вдруг: «При чем здесь оркестр Калинина?» Я опешила — и соединила ее с Калининым. Тот сказал: «Гридин же и с нами работал, давай первое отделение сыграем мы, а второе ансамбль «Россия». Но если категорически возражаешь, пусть все играет «Россия»... Она: «Хорошо, мы разберемся...» И в своем оркестре говорит: «Крыгина делает концерт — кто хочет слушать, идите, но работать там с оркестром Осипова я вам не рекомендую...» Что за бес, какие ущемленные амбиции ее толкнули? Но не только ее: выловила меня журналистка одного желтоватого издания, поднакачала — а мне 30 с небольшим лет, обида играет. И я выложила все, что накипело...
Помирились мы с Людмилой Георгиевной только лет за 5 до ее смерти. Причем первый шаг сделала она. Готовился творческий вечер композитора Виктора Ивановича Темнова, с которым ее связывали десятилетия музыкантской дружбы. На этот раз Людмила Георгиевна оплачивала зал Чайковского. Но Темнов и для меня несколько песен написал — и попросил: «Людмила Георгиевна, можно Наде поучаствовать?» Она сразу сказала: «Нет!» Он отвечает: «Ну, подумай». И когда уже стал уходить, она его останавливает: «Нет, Вить, пусть поет...» Он тогда ей говорит: «Вот это сказала не мелочная баба, а великая русская певица». И пошло у нас примирение. Правда, ей не понравилось надгробие, которое я поставила Гридину — надо заметить, на свои, а точнее оставленные мне Гридиным деньги. Я говорю: «Людмила Георгиевна, вам никто не запрещал поучаствовать. Что поставила, то поставила...»
Бесы и после смерти вокруг нее кружились. Точнее, вокруг тех, кто делил ее наследство. Неужели с теми же бриллиантами нельзя было спокойно разобраться? Обязательно было окунать имя Людмилы Георгиевны в грязь? Не снимаю вины ни с племянников, ни с Тани Свинковой: все вроде «хотели как лучше, а вышло как всегда». И знаете, не верится мне, что Людмила Георгиевна, такой четкий человек, не оставила завещания. Может, не очень хотели его найти?
Кстати, ошибаются те, кто считает, что драгоценности Зыкиной в основном дареные. Наоборот — это все куплено на ее заработанные деньги. Любила она бриллианты — какая женщина их не любит? Как-то еще в молодости, когда денег только на бижутерию хватало, услышала от Лидии Руслановой за кулисами Колонного зала: «Да ты что, ох...ла, стекляшки-то носить? На артистке настоящие драгоценности должны быть!» С тех пор и пошло. Знала магазины, где можно купить подешевле. А бриллиант — камень опасный: если попадает «не к тому», начинает мстить...
