По сути, это «фильм-катастрофа» — и страстный призыв к сопереживанию. Таких картин до Брюллова в России не было, да и позже ничего подобного по красоте и ужасу не создано. Лишь один столь масштабный шедевр достоин соперничать с брюлловским — «Явление Христа народу», и его Александр Иванов тоже писал в Италии.
Обе картины были с триумфом привезены в столицу империи, но полотно Иванова в дальнейшем передали Москве, теперь оно в Третьяковке. Картина же Брюллова, заказанная меценатом Анатолием Демидовым и подаренная им императору, повисела в Эрмитаже и Академии художеств, а позже украсила Русский музей в Михайловском дворце. И если титанический труд Иванова не подлежит перевозке (запрет реставраторов!), то брюлловское полотно мобильно. В Москве его показывали 25 лет назад на масштабной выставке в честь 200-летия автора. Теперь в том же зале Третьяковской галереи на Крымском Валу вновь отмечают юбилей мастера, и публика снова ринулась взглянуть на извержение Везувия.
Новая выставка совсем не похожа на прежнюю, как и на недавний показ Брюллова в Петербурге. Оба музея предоставили веское слово дизайнерам. Одни и те же картины можно увидеть в ином свете, особенно когда вокруг полутьма. Московский зритель ходит по коридорам из решеток профнастила, имитирующих полуколонны с капителями. Декорации выкрашены черным, лишь по центру коридоров проложены цветные дорожки-стрелки. А по бокам висят сами картины, освещенные точечно и так ярко, что невольно вспомнишь экран в кинозале.
Пожалуй, этот ход оправдан природой творчества нашего героя, Брюллов на самом деле тяготел к ярким стоп-кадрам, когда кинематограф еще не изобрели. Его картины наполнены движением, изобилие деталей требует долгого смотрения, сами же картины можно составить в сериалы по темам: материнство, дети, катаклизмы, сражения, конный спорт:
Тут самое время вспомнить семью Брюллова, включая отца, знавшего, как вырастить гения. Болезненный Карл в детстве мог днями не покидать постели, но обязан был выполнить задания отца по рисованию, иначе мог бы остаться без обеда.
Из рода потомственных художников Брюлло — французских гугенотов, поступивших на русскую службу, вышли минимум два крупных мастера. В 11 и 10 лет старший брат Александр, в будущем архитектор, и Карл, отданный «на живопись», поступили в Академию художеств, одновременно ее окончили и отправились на стажировку в Рим. А дальше: Сегодня мы чаще вспоминаем не здания зодчего Брюллова, но его замечательные акварельные портреты, в том числе образ молодой Натали Пушкиной. В Италии талант портретиста привел Александра Брюллова во дворец короля Неаполя, а далее с монаршего соизволения на раскопки Помпей, открытых в XVIII веке. Засыпанный пеплом вулкана город вдохновлял многих, ему посвящали поэмы и оперы, но, по легенде, именно старший брат подсказал Карлу сюжет судьбоносной картины.
Если верить мемуаристам, Карл взбирался на стремянку и писал участки огромного холста по две недели почти без перерыва, а потом надолго уходил прочь. Его романтическая натура требовала новых впечатлений. Брюллов азартно писал жанровые сценки вроде «Итальянского утра», отосланного меценатами в Зимний дворец. Картина пришлась ко двору, Николай пожаловал автору перстень с бриллиантом...
Так Карл Брюллов невольно заложил основы «итальянского жанра» в русской живописи. Зарабатывать на хлеб портретами русских путешественников, включая Романовых, художник стал вскоре по прибытии в Италию. К слову, в пенсионерской стажировке президент академии Оленин, невзлюбивший Брюллова, золотому медалисту отказал, но как раз в Петербурге создали Общество поощрения художников, от него братья Брюлловы и поехали в Европу, в пути почти год изучая древности разных стран...
Рим стал отправным пунктом в построении нынешней выставки, поделенной на этапы вопреки хронологии. Рим, Петербург и Москва главенствуют на трех картах, где отмечены города пребывания и вехи биографии. По географическому признаку развешены и картины, ввергая зрителя в квест. Возможно, это удачная находка, иначе среди схожих работ можно заскучать. Хотя ломать этапы развития художника не в обычае музейных ретроспекций. Негуманно заставлять непосвященных гадать, что общего между античным Нарциссом, глядящим в свое отражение, и защитниками древнерусского Пскова в хаотичной картине, которой, по мысли Николая I, Брюллов мог бы прославить отечество.
Ведь чего не хватало шедевру, воспетому Баратынским: «И был последний день Помпеи, / Для русской кисти первый день»? Верно, патриотизма! Император ждал от маэстро чего-то подобного на русский сюжет — например, об Иване Грозном. Брюллова же тема не увлекла, он выбрал «Осаду Пскова» — отражение атаки польского короля Стефана Батория в 1581 году. Свой подневольный опус художник прозвал «досада от Пскова» и бросил недописанным, видя, что муза прошла мимо.
В Петербурге были созданы и эскизы росписи плафонов Исаакиевского собора, показанные на выставке без черных стен. Эти сюжеты Брюллова увлекли. Однако что-то мешало: художника утомил климат Петербурга, подвело здоровье. Он заболел, работая над фресками в сыром недостроенном соборе, и вымолил у Николая I разрешение отбыть в Италию на лечение. Росписи завершил академик Петр Басин, а маэстро бежал от личных проблем и претензий царя на «русскую Помпею». По иронии судьбы, уже перебравшись в Рим, художник создает свой поздний шедевр — «Портрет Микеланджело Ланчи», ныне чтимый как первое приобретение Павла Третьякова авторства Брюллова (по просьбе коллекционера шедевр был куплен в 1860 году в Риме у племянницы археолога).
На выставке в Москве обидно не отметить роль этого города для Брюллова. В Первопрестольной Карл провел почти полгода по пути в Петербург, познакомился с писателями, художниками, аристократами, пожил в разных домах, выступил моделью для живописца Тропинина и скульптора Витали. Среди новых знакомых оказался и Пушкин, мечтавший заказать портрет жены. Возможно, маэстро бы создал и образ самого поэта, если бы не роковая дуэль. Пушкин уловил нерешительность художника перед возвращением в столицу, написав жене: «Брюллов: Едет в Петербург скрепя сердце; боится климата и неволи».
Обладатель прозвища Великий Карл был невелик ростом, склонен к полноте и самоиронии. Гордая голова с правильными чертами, увенчанная шапкой золотистых кудрей, видна и в грандиозной «Помпее», и в автопортретах. Среди них шедевр 1848 года, где художник в черной бархатной блузе на красном фоне, с повисшей безвольно холеной кистью. Один он достоин целой выставки:
Впрочем, все затмевает та самая «Помпея»! Трудно сказать, видел ли сам Брюллов огромные картины-катастрофы, к каковым можно отнести «Плот «Медузы» Жерико и «Резня на Хиосе» Делакруа, ныне висящие в Лувре, да и грандиозное полотно Давида с коронацией Наполеона. Скорее мог знать о них через гравюры, а реально смотрел на монументальную живопись в Ватикане и храмах Рима. Предположим, что свою Помпею русский художник писал под влиянием классиков Ренессанса, но в тенденциях совпал с французскими романтиками. Так или иначе, но вот уже скоро два века зрители смотрят этот «фильм ужасов», сотворенный задолго до появления кино.
