
На следующей неделе народному артисту России, художественному руководителю Санкт-Петербургского Молодежного театра на Фонтанке Семену Спиваку исполняется 75 лет. Уже 35 лет он руководит этим театром, а значит, все эти годы зрители получают так необходимую всем нам прививку света, надежды и веры в лучшее.
— Семен Яковлевич, поделитесь ощущениями накануне юбилея.
— Старение неизбежно, поэтому какой смысл переживать? В восточных трактатах человек уподобляется реке: он одновременно находится и в ее истоке, и в середине, и в устье, где река впадает в океан. Я с этим образом согласен, потому что во мне есть и подросток, и тридцатилетний муж, и отец, и старец, умудренный опытом. А вообще-то недаром в Библии написано: «Будьте как дети».
— Легко сказать... Как сохранить в себе ребенка?
— Думаю, это передается генетически. Моя мама, сотрудница исполкома, в душе абсолютно не была ребенком. Она была очень строгой, жесткой, могла разбудить меня ночью и спросить: «Почему в дневнике двойка?» А папа был добрый, нежный, наивный. Помню, на третьем курсе у меня была девушка, и мы с ней поссорились. Я приехал на зимние каникулы домой в Черновцы, сильно переживал. И мама наседала: «Что у тебя лицо такое грустное? Какой-то ты закрытый!» А папа подошел и тихо спросил: «Ты влюбился?» Вот и вся разница...
Чтобы играть в театре, нужно быть ребенком в душе. Мальчишка берет машинку и верит, что она сейчас поедет как настоящая. Вот так же и артист, читая пьесу, должен верить в происходящее. Если не верит, выйдет мука для режиссера.
— Для многих молодых людей сегодня сравнение с ребенком сродни оскорблению — отдает неполноценностью.
— Потому что мир стал слишком расчетливый. А общество пытается причесать человека, сломать его. Нынешним молодым труднее стало оставаться самими собой, чем нашему поколению. В моей молодости тоже хватало подводных камней, но она проходила в более спокойное время.
— У вас нет ощущения, что люди в принципе обмельчали?
— Такие выводы звучали в разные эпохи, и всегда находились объяснения. Вот и теперь причин для духовной деградации хватает. Цивилизация, достижениями которой мы так гордимся, увеличение количества гаджетов, это бесконечное вмешательство искусственного интеллекта в человеческую жизнь — все это не может не влиять на личность. Хотя началось все не сегодня. Великие творцы чувствуют перемены намного раньше, чем это происходит в жизни.
Еще Карел Чапек в пьесе «Россумские универсальные роботы» описал учреждение, где молодые люди работают и влюбляются в роботов. Сегодня очень многие перестали чувствовать. Боюсь, есть во всем этом закономерность: чем выше уровень цивилизации, тем ниже по своему духовному развитию становится человек.
Знаете, я верю в конец света. Это не значит, что обязательно разверзнутся небеса и явится огненная колесница. Просто мы станем совсем холодными, равнодушными: я — к вам, вы — ко мне, врач — к пациенту, учитель — к ученикам, ученики — к родителям, родители — к детям. Вот так постепенно все грозит окончательно охладиться и заморозиться.
Был такой замечательный фильм Луиса Бунюэля «Призрак свободы». Он состоит из серии новелл. И одна из них повествует о человеке, который сидит на чердаке с винтовкой и стреляет в прохожих. Почему? Он ненавидит людей. Его ловят, судят и приговаривают к высшей мере: отпускают к людям:
— То есть вы согласны с фразой Жан-Поля Сартра «Ад — это другие»?
— Да. Но и в аду мы пытаемся выжить и не растерять человеческую сущность, достоинство. Театр сегодня разделился на тот, что ориентируется на человека, на лучшее в нем, и на авангардный, где режиссер демонстрирует свои возможности. Стас Намин однажды сказал: «Я занимаюсь только красотой, уродством я не занимаюсь». Сегодня нет «плохого» и «хорошего» театра, но один рассматривает под увеличительным стеклом красоту и интересуется душой, а другой обнажает уродство. Пока что эти направления балансируют, хотя очень многие придерживаются второго. Я за театр, призывающий любить жизнь. А оскорблять, унижать, втаптывать в грязь зрителя — это и есть одно из проявлений ада искусства.
— Но многие художники говорят о важности разоблачения пороков и наводят на них увеличительное стекло искусства.
— Теми, кто пытается создать так называемый новый театр, больше движет желание удивить, обратить на себя внимание. Один на тысячу экспериментаторов действительно делает интересную, значимую постановку. Но, как правило, зрителя хотят загрузить негативом, чтобы он ушел из театра оглушенный: «Ты думал, это плохо? Нет! Будет еще хуже!» Вот что очень часто сегодня слышат люди и со сцены, и с экранов. Запад уже переболел этим — у них маятник идет в обратную сторону, им хочется человечности, доброты, глубины. Мне кажется, провокационным искусством занимаются люди, которые еще не обрели гармонию в душе.
— Михаил Жванецкий говорил: «Надо уметь закрывать скучную книгу, уходить с плохого кино»...
— Правильно! И в театре надо садиться так, чтобы можно было легко покинуть зрительный зал.
— А что вы сейчас репетируете?
— Вуди Аллен дал нам право первой постановки в Санкт-Петербурге пьесы «Бруклинская сказка». Возвращаясь к вопросу о современном театре, хочу сказать, что наша задача — не нанести зрителю травму, а постараться сделать так, чтобы после нашего спектакля ему было легче жить, стало светлее на душе. Вот и в «Бруклинской сказке» хоть главный герой — мафиози, у нас не будет убийств. Мы ставим спектакль не про бандитов, а про людей, про семейные ценности. Понимаете, мир вообще делится на добро и зло. Наш театр идет по пути добра. Когда я читал «Бруклинскую сказку», я много смеялся. А это хороший признак: лучше смеяться, чем плакать. Хотя в жизни невозможно все время смеяться и быть счастливым. Да и не нужно, наверное. Ведь тогда мы перестанем ощущать счастье.
— А вы знаете, что Вуди Аллен — аутист?
— Все художники в той или иной мере аутисты, потому что постоянно вслушиваются в себя. Но у меня, уверен, с Вуди Алленом получился бы разговор. О чем? Ситуация подскажет. Я спонтанный человек.
— Если бы вам предложили поговорить не с человеком искусства, с которым вы на одной волне, а с политиком, чиновником, о чем бы пошла речь?
— О, трудный вопрос. Один чиновник мне всерьез сказал: «Зачем вам новые спектакли? Играйте старые». Вот вам и ответ.
— Прочитала в отзывах: «Ваш театр дает надежду». А люди готовы принять этот свет? Для чего сегодня зритель идет в театр?
— Каждый ищет в театре свое. И у нас есть свой зритель. Я даже могу назвать примерную цифру: 50 тысяч человек. И они приходят к нам, чтобы очиститься. Священник, который освящал здание театра, сказал: «У вас что ни спектакль, то проповедь». Человек идет в театр, чтобы услышать о тех вещах, которые его волнуют.
— Есть ли у вас отдушина?
— Профессор физики Петр Капица однажды заметил: «У каждого человека наступает момент, когда у него остается только работа». Мне кажется, это грустная, но правдивая фраза. Но если все-таки говорить об отдушине, то огромную часть моей жизни составляет йога. Я много лет занимаюсь дыхательными упражнениями. От того, как человек дышит, зависит очень многое. Я занимаюсь по ночам. Мой учитель живет в Мадриде, и когда у меня есть к нему какие-то вопросы, я звоню ему. Раньше часто ездил. Но уже четыре года такой возможности нет.
— Мы же не только воздухом дышим. Есть выражение: «Я не могу без него (нее) дышать.
— Это очень жесткое выражение. Нужно уметь жить одному. Не сотвори себе кумира!
— В нашем сегодняшнем разговоре вы приводите различные афоризмы. Они вам помогают? Есть любимый?
— Есть английская пословица, которая мне много раз помогала: «Беду лучше остановить в начале». Речь идет об общении между людьми.
— Но можно же ошибиться — и пропустить своего человека, может, даже единственного.
— Да. Можно. Но все поправимо. Ну или почти все.