Московский кинотеатр «Иллюзион», немые фильмы в сопровождении рояля... Профессия, казалось бы, навсегда исчезнувшая из нашей жизни. Однако она все еще существует — правда, в штучном экземпляре. И тапер Сергей Аксенов — живое тому подтверждение. Музыкант, литератор, переводчик с французского и английского, он уже четверть века работает пианистом-тапером. Мальчишкой Аксенов бегал в «Иллюзион» на киносеансы, за фортепиано уселся еще раньше — в пять лет. Окончил экономический факультет МГУ, а параллельно учился в джаз-студии (не без влияния своего однокурсника Сергея Мазаева). Как случилось, что любовь к музыке и кино победила в нем экономиста? Пусть об этом расскажет сам герой.
- Почему «Иллюзион»? Многие шедевры мирового кинематографа тогда можно было посмотреть только там, на разовых показах. За билетами гонялись, как за самым жутким дефицитом. Впрочем, я и сегодня нередко замечаю все тех же зрителей-киноманов, но уже из нашей эпохи, — рассказывает Аксенов. — Людей, для которых жизнь невозможно представить без кино.
А тогда, в 2000-м, я, постоянный зритель «Иллюзиона», иногда развлекал игрой на рояле сотрудниц кинотеатра (одна из них стала впоследствии моей женой). И однажды мне вдруг предложили сопроводить старый голливудский фильм «Восход солнца» немецкого режиссера Мурнау. Я ошалел от неожиданности и: согласился. Взошел на сцену, сел за рояль. Погас в зале свет, пошли первые кадры — и мои дрожащие руки опустились на клавиши. Так все и началось.
Кстати, во времена немого кино ремесло тапера считалось чем-то несерьезным, далеким от искусства. У Чехова есть рассказ, где не без гротеска описывается такая судьба: «Метил в композиторы и пианисты, а попал в таперы». Само слово пошло от французского глагола taper — «бренчать, шлепать по клавишам». Но между тем шлепал по клавишам и Шостакович в начале 1920-х, будучи студентом Петроградской консерватории. Таперами были Любовь Орлова и Вадим Козин до того, как завоевали в СССР известность. Эта работа позволяла прокормить многодетную семью князю В.С. Трубецкому, писателю, сыну философа. Его в 1937-м расстреляли, так что задуманные «Записки тапера» Трубецкой написать не успел. А в 2002 году мне довелось встретиться с его дочерью Ириной Владимировной все в том же «Иллюзионе».
.jpg)
Фото: © Ministry of Culture Russia, globallookpress.com
Вообще за годы своей работы пианистом-тапером мне выпало немало интереснейших встреч. Клара Лучко, жившая в той же высотке, где расположен «Иллюзион», заглядывала сюда постоянно. Не раз выступали у нас Эльдар Рязанов, Алексей Баталов. Постоянно бывал Алексей Петренко — неподражаемо читал стихи и даже пел. Вот уж кто артист с большой буквы! Незадолго до своего ухода пришел и Георгий Вицин. Выступал на сцене — и опять в роли пьянчужки, так всем знакомой. Эта маска словно приросла к нему, а ведь в жизни был он абсолютным трезвенником...
А еще как-то в фойе мимо проходила пожилая дама под руку со спутником. Я обратил на нее внимание только потому, что они говорили по-французски. Пригляделся: Анни Жирардо собственной персоной! Выпалил: «Бонжур, мадам», — и она мне с благосклонной улыбкой кивнула. А вскоре Жирардо не стало. Вот уж поистине: «Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были».
Однажды меня пригласили сыграть под архивный немой фильм. Только начал наигрывать что-то, как из зала хором потребовали: «Мурку давай!». Оказывается, пришел Станислав Сергеевич Говорухин, и таким образом автора фильма «Место встречи изменить нельзя» собравшиеся приветствовали. Потом Говорухин меня усадил рядом. Говорил редко, но метко, пил водку, не вино. Весь он крепкий какой-то был, настоящий.
.jpg)
Фото из личного архива Сергея Аксенова
Повезло мне встретиться и с кумиром моей юности Олегом Янковским (на фото). Одно время я играл в «Художественном», там была специальная программа немых фильмов. Меня Олегу Ивановичу представили, он посмотрел на меня своим неподражаемым взглядом и произнес: «Ну что? Аплодисменты срывали?». Это был Мюнхгаузен: та же интонация, выражение лица. Он абсолютно не подчеркивал свою звездность, при этом всегда сохранял достоинство и юмор.
Повседневная моя работа в «Иллюзионе» заключается и в игре на рояле в фойе между сеансами. Раньше такое было повсеместным явлением, а сегодня — редкость. И вот играешь и вдруг чувствуешь чей-то взгляд — и видишь пожилую даму, у которой в глазах столько всего пережитого. В такие минуты невольно перехожу на мелодии времен ее молодости, я сам их очень люблю.
И каких только людей не приходилось встречать в этом фойе — от подростков-скейтбордистов до членов правительства. Для молодых, кстати, мне играть сложнее всего, у них ведь своя музыка. Короче, читайте «Отцы и дети».
Рояль, на котором я играю, стоит в фойе в свободном доступе, любой желающий может подойти и... Может разговаривать в полный голос рядом с тобой, перекрывая музыку. Или подпевать, не попадая в ноты. А главный бич — это поток желающих сыграть на этом самом рояле. Все это, конечно, мило, но, если предоставлять возможность показать свое искусство каждому желающему, что останется от инструмента? Между прочим, профессионалы с именем — а у нас бывали Георгий Гаранян, Максим Дунаевский, Евгений Дога — к инструменту не рвутся, их надо упрашивать сыграть.
...На днях мне попался на глаза снимок «Иллюзиона» из минувшей эпохи. Здесь поменялось многое: рояль, стены, мебель, полы, начальство. А я вот все играю. Иногда поднимаю глаза от клавиш и смотрю туда — в прошлое.
