
Вся наша жизнь Пушкиным прошита, пропитана. Любую тему, волнующую живущего в России человека, можно обсудить, чувствуя незримое, но живое присутствие человека, ушедшего от нас 188 лет назад. Оказывается, такое возможно, и я вам это сейчас докажу.
Когда началась СВО, некоторые наши сограждане приняли решение о релокации. Этот вежливый англицизм смягчил прежнее понятие «эмиграция», от которого веет исторической безнадегой. «Релокация» звучит современнее, бодрее и подразумевает возможность возвращения. Удобное словечко.
Спросите, а при чем здесь Пушкин? Он, как известно, никуда не релокировался, родился, жил и погиб в России. Зато его потомков разнесло по всему белому свету. Они живут в Бельгии, Германии, Америке, в Марокко и даже на Гавайях. В Москву приезжают на круглые даты своего великого предка. В один из таких юбилейных годов я познакомилась с юным потомком Пушкина, который совсем не знал русского языка. Представляете? Наполовину русский, наполовину француз, соединенный с великим предком четырьмя «пра-», он не говорил по-русски.
Его отец Михаил Воронцов-Вельяминов объяснил мне тогда, что сам он родился уже во Франции, женился на француженке, много работал, а воспитанием сына занималась жена, поэтому сын подкачал, не выучил язык родных осин. Будто в оправдание, Воронцов-Вельяминов рассказал, что его семья всегда верила в то, что они вернутся в Россию рано или поздно. Чемодан стоял всегда собранным, чтобы в любой момент можно было отправиться назад, на родину. Да, они были эмигрантами, но не совсем. Русский язык через поколение забывался, зато чемодан был наготове...
Да, я знакома с некоторыми из тех, кто решил, что пока можно прожить и без родины. Кто-то выбрал Турцию, кто-то Испанию, кто-то Таиланд или Аргентину. Одни уезжали семьями, другие в одиночку. На время или навсегда, как получится. А мне за них почему-то было тревожно и холодно.
— Что вы там будете делать? — хотелось крикнуть вслед.
Ведь прижиться в чужой стране — значит, придется со временем запинаться в родной речи, спрашивать себя: «А как это будет по-русски?» И принять тот факт, что твои потомки родятся уже испанцами, турками или французами. И, возможно, не вспомнят, как звали Гринева из «Капитанской дочки». И Евгений Онегин будет для сына и внука не просто чудаком, а абсолютным незнакомцем. Это же все с молоком матери впитывается. Меня ночью разбуди — я письмо Татьяны Онегину выдам наизусть и с выражением...
Или приведет сын невестку-испанку, а вы ей за столом расскажете историю про то, как актер провинциальной драмы играл гениально, но одну роль — Германа, а потом уехал в дурку. Так это же только в России поймут, и то не все.
Или вот, к примеру, один потомок Пушкина мне признался, что как-то пил шампанское с потомком Дантеса. Кому поведать эту историю в Аргентине? И кто оценит юмор ситуации, когда я поехала в командировку на родину Ломоносова, а познакомилась там... Правильно, с потомком Пушкина Эдвардом Гибшманом, который решил стать фермером и разводить свиней. И не где-то, а ровно в той местности, откуда Михайло ушел с рыбным обозом.
Именно он за рюмкой чая очень просто рассказал мне, как разрасталось генеалогическое древо после смерти поэта. «У Пушкина было четверо детей: Машка, Сашка, Гришка и Наташка. Детей родили только Сашка и Наташка. Потомки от Сашки — прямые, от Наташки — побочные»...
Конечно, нынешние релоканты не едят горький хлеб изгнания, как потомки поэта, дорога домой пока открыта. По некоторым данным, уже через год 40% уехавших вернулись домой. И возвращения эти были тихие. Вот только были фоточки с пальмами в соцсетях, а уже — березки. Пожили за границей — и хватит, пора домой. К Пушкину.
В Москве любого останови и попроси прочесть что-нибудь из поэта, и каждый подумает да прочтет. Да еще с приговоркой: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Или это мне только кажется? Но в день рождения поэта хочется в такое верить. Вот и я вас от всей души поздравляю с Пушкиным! С тем, что он с нами.